Шрифт:
Закладка:
Раскрыть психологическое состояние представителя средних слоев городского социума осенью 1917 года помогает интересный документ – письмо московского обывателя, адресованное «будущему историку наших дней» и выдержанное в стиле трагифарса:
Я человек сложившийся, мне тридцать пять лет, и у меня есть все, что полагается иметь сложившемуся человеку: квартира, жена, дети и кошка… Вы помните, как вышел я на улицу в мартовские дни? Я улыбнулся, мое лицо розовело от скромной гордости и на груди трепыхался торжественный красный бант… И что же пришлось мне увидеть. Передо мной, лицом к лицу оказался никто иной, как Филимон Лушкин… Ну да, да, – тот самый всегда небритый и полупьяный Филимон, которого моя тетушка, сердобольное создание, иногда поила чаем на кухне. Он сбил меня с ног.
– Смотрите! – заорал он. – И ентот выполз. С красным бантом!.. Хо-хо-хо! Затем он последовательно ударил меня: в глаз, в нос и ухо… В конце концов мне удалось встать на ноги, и я выбрался в тупичек… Все мои друзья и знакомые уже были здесь. Кое-кто тихо постанывал… Я подошел к одному из них и с соболезнованием сказал:
– Плохо же вам живется!
– Живется, говорите вы? – задумчиво переспросил меня он. – Кажется наоборот: умирается. Нет трех ребер и через пролом в черепе уходит воздух…
…Я нашел себе тумбочку поудобнее, подстелил под себя, – все-таки мягче, чей-то валявшийся рядом раздавленный котелок, сел, сложил ручки на животике и задумался. И думал, что я, тридцатипятилетний сложившийся человек, – действительно сложившийся: сложил меня кто-то пополам и спрятал в карман[347].
Политическая апатия большинства, допустившая захват власти большевиками, может быть объяснена также и тем, что с рациональной точки зрения, с учетом скорого открытия Учредительного собрания, восстание большевиков и левых эсеров являлось крайне рискованной авантюрой. Даже 3 ноября 1917 года корреспондент «Голоса Сибири» доказывал, что восстание большевиков обречено на провал, так как у них нет транспорта («Викжель им не поможет»), решить земельный вопрос без Учредительного собрания не удастся, тем более что в ряде мест крестьяне и так захватили помещичьи земли, мир им также не удастся заключить, так как Германия не будет заключать мир с властью, против которой выступает ее народ. В это же время и сами большевики сомневались, что им удастся сохранить власть до Нового года.
Маленький человек в гражданской войне патриотизмов
В 1914 году поэт В. Горянский (В. И. Иванов), в период, когда в кругах интеллигенции разливалась военно-патриотическая эйфория, в обществе усиливалась мода на политические разговоры, рассуждения о будущем Европы и России, опубликовал иронично-пессимистическое стихотворение «Политик», высмеивавшее, как сегодня бы сказали, «диванных экспертов»:
Я, знаете ли, ужасный пессимист;
В светлые горизонты мне не верится…
Вот вчера, например, один журналист
В передовице своей на что-то надеется.
«Так или иначе, говорит, а приплывем
К лукоморью, к разливу широкому,
Где заря горит алым огнем,
Где грани легли всему беспрокому.
Не потечет, говорит, река вспять,
Клянусь левой ногой Конфуция,
Через три года, или много через пять,
Будет у нас правильная конституция».
А вот я не верю ни в солнечный восход,
Ни в реформы всякие, ни в облегчения, —
Знаю я, что есть пароход,
На котором можно ехать против течения!
Петров ли, Иванов ли на корме сидят, —
Одна будет команда строгая:
Нос вперед, ход назад!..
_ _ _ _ _
Эх, жизнь наша пассажирская, убогая…
Когда поэт писал эти строчки, рисуя образ идущего вспять истории парохода и изображая себя в качестве его пассажира, он и не предполагал, что через шесть лет пророчество исполнится и он окажется на одном из пароходов, покидающих Крым в 1920 году, а спустя еще два года его друзья, задержавшиеся в Советской России, станут пассажирами известных «философских пароходов». Горянский относился к той интеллигенции, которая не испытывала патриотической эйфории от начавшейся Великой войны, и с самого начала занимал антивоенные позиции. В декабре 1915 года И. И. Ясинский выступил с докладом о творчестве В. Горянского, в котором говорил, что любовь и сострадание к «маленьким людям» играют главную роль в «поэтическом театре» автора. Поэтический прицел Горянского, направленный на частные судьбы, маленькие радости и переживания обывателей, не позволял оправдывать человеческие страдания высокопатриотическими целями. Патриотизм для него, в соответствии с принципами Р. Михельса, заключался в любви к живым людям, а не абстрактным категориям. Впрочем, подобный морально-этический ригоризм был свойствен русской литературе. Наиболее известную его формулировку Ф. М. Достоевский вложил в уста Ивана Карамазова: «От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка».
Другой, более известный поэт, основатель акмеизма – направления, воспевающего жизнь, – Н. С. Гумилев занял диаметрально противоположную Горянскому позицию, отправившись добровольцем на Западный фронт. Война для Гумилева стала моментом истины, он видел в ней реализацию абстрактной «великой мысли». Гумилев писал о «золотом сердце России», которое должно биться в груди истинного патриота:
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Есть парадокс в том, что некоторые из тех искренне идейных большевиков, которые прямо или косвенно участвовали в казни Гумилева в 1921 году, были такими же «патриотами-акмеистами», как и сам поэт. Как и Гумилев, они видели красоту в грозе, в войне, в бою и не задумываясь приносили в жертву свои и чужие жизни ради абстрактных идей, оставляя за собой «дымный след». При этом большевики отнюдь не являлись носителями некоей высшей истины, обладателями панацеи от российских бед: именно Февральская революция 1917 года открыла путь тем преобразованиям, которые впоследствии подхватили большевики. Однако именно большевики оказались эмоционально, психически ближе к тем маргинализированным слоям общества, которые больше всего пострадали от войны.
Гражданскую войну
