Шрифт:
Закладка:
У него было много дуэлей, о чем он очень жалеет. Он охотно извиняется перед своими противниками, но только после того, как обменяется с ними одним-другим ударом шпаги».
1 декабря
Сегодня утром в Марселе мне вдруг безумно захотелось вернуться в Ниццу. Вечером мы туда приехали.
Нас ожидали Аничковы с детьми и тетя.
Милые Аничковы! Я обожаю их. Это такие честные и прямые люди, такие любящие и преданные!
Во время обеда пришел наш милый генерал Быховец. Все возбуждает в нем смех и забавляет его, как ребенка. Я привезла ему папиросы из Полтавы. На каждой папиросе написано его имя. Мое внимание очаровало его. Доктору Валицкому, тете и Барноле я привезла такие же папиросы.
Я снова в моем лазоревом раю. Какая досада! Здесь так хорошо… Мои глаза отдыхают на этой роскоши и грациозной красоте… А я должна оставить все это и уехать!! Уехать… чтобы работать.
Ницца. 2 декабря
Тетя сама принесла мне кофе; я велела распаковать некоторые чемоданы и стала сама собой в первый раз со времени путешествия. В России мне недоставало солнца, в Париже платьев.
Я подумала о своем образе жизни. Укладывать, распаковывать, примерять, покупать, путешествовать… И так постоянно.
Сойдя в сад, я нашла там г-на Пеликана с его доктором, Иванова, окулиста дедушки, генералов Вольфа и Быховца и Аничковых. Надо было показаться и удовлетворить моих маменек, которые недовольны тем, что я потолстела.
Видите, какое счастье! Но я их всех покинула, чтобы увидать моих женщин с улицы Франции.
Вот так прием! Мне сообщили о свадьбах, о смертях, о рождениях.
Я спросила, как идет торговля.
– Плохо, – отвечали мне.
– Э, видимо, все идет плохо с тех пор, как Франция республика, – воскликнула я.
И я начала рассказывать. Когда узнали, что я видела la Chambre, все попятились с большим уважением, потом столпились вокруг меня. Подбоченившись, я сказала им речь, перемешанную местными поговорками и восклицаниями, в которой изобразила республиканцев как людей, запустивших руки в народное золото, как я в этот рис, – и с этими словами я погрузила мою руку в мешок с рисом…
После такого долгого отсутствия небо Ниццы приводит меня в восхищение. Мне хочется прыгать, когда я вдыхаю этот чудный воздух и гляжу на это прозрачное небо.
Море слегка серебрится солнцем, спрятавшимся за нежно-серое, теплое облако, роскошная зелень… Как хорошо бы было жить в этом раю! Я отправилась гулять, не заботясь о непокрытой голове и о довольно многочисленных прохожих. Потом я зашла надеть шляпу и позвать тетю и Быховца. Доходила до Южного моста и вернулась, объятая ни с чем не сравнимой грустью.
Да, действительно, семья имеет прелесть. Играли в карты, смеялись, пили чай, и я чувствовала себя отлично среди своих, окруженная моими милыми собаками: Виктором, с его большой черной головой, Пинчио, белым, как снег, Багатель, Пратер… Все смотрели мне в глаза и в это время я видела и стариков за их партией, и этих собак, и эту столовую… О, это меня давит, душит, я хотела бы убежать; мне кажется, что меня приковывают, как это бывает в кошмарах. Я не могу!!! Я не сотворена для этой жизни, я не могу!
Была минута, когда я гордилась тем, что разговаривала о серьезном с стариками… Но, в конце концов, это необразованные старики, на что они мне?
Я так боюсь остаться в Ницце, что теряю разум. Мне кажется, что и эта зима пропадет, что я ничего не сделаю.
У меня отнимают возможность работать!
Генерал Быховец прислал мне большую корзину цветов, и вечером мама полила ее, чтобы сохранить цветы… Право, эти мелочи выводят меня из себя; это буржуазное притворство приводит меня в отчаяние! Господи помилуй! Богом, сущим на небесах, уверяю вас, я не шучу.
Я ушла из павильона при чудном лунном свете, освещавшем мои розы и магнолии…
Этот бедный сад всегда вызывает во мне печальные мысли и страшную досаду.
Я вернулась к себе с мокрыми глазами и грустная, очень грустная.
При воспоминании о Риме я почти лишаюсь чувств… Но я не хочу возвращаться туда. Мы поедем в Париж…
О, Рим! Почему не могу я вновь его увидеть или умереть здесь! Я задерживаю дыхание и вытягиваюсь, как будто хочу дотянуться до Рима.
4 декабря
Взамен всяких развлечений наблюдаю небо. Вчера оно было чисто, и луна сияла, словно бледное солнце. Сегодня вечером оно покрыто черными тучами, кое-где прорванными, так что видны светлые и блестящие части вчерашнего неба… Я делаю эти наблюдения, когда перехожу через сад из павильона к себе. В Париже нельзя иметь этого воздуха, этой зелени и душистого дождя, какой был сегодня.
5 декабря
Я одолела наконец, хотя и с большим трудом, все восемь томов «Молодости короля Генриха», Понсона дю Терайля. Какая поучительная книга! Как жаль, что я не читала ее раньше! Великий Понсон! Он дал в этой книге полный курс воспитания монаха, который даже французский язык свой почерпнул из этой же книги.
6 декабря
Я начала писать портрет Ольги Аничковой. Это прелестная пятилетняя крошка. Жаль только, что ее ужасно избаловали, и она не хочет признавать ничьего авторитета. Меня она, однако, слушается.
Сегодня вечером иду в оперу на первое представление «Бала в масках».
Меня никто еще не видел с тех пор, как я вернулась из России, я нигде еще не была. Поэтому-то я и готовлюсь к сегодняшнему выходу.
Бывают счастливые дни, когда все удается. Сегодня у меня как раз такой день. Мне удалось причесаться именно так, как я хотела. Волосы как-то сами собой так красиво улеглись, что голова стала похожа на прелестные головки античных греческих статуй. Вся масса волос охвачена спереди тонким золотым обручем, только затылок остался обнаруженным, и на него падает несколько завитков. Я надела совершено гладкое платье, без шва, облегавшее меня мягкими складками, словно статую. Это меня немного стесняло, потому что такое платье не в состоянии скрыть мои почти идеально плотные формы. Само собой разумеется, что никаких украшений на платье не было. Я даже запретила подрубливать его, так что бахромчатые края его висели свободно. На шею я надела жемчужное ожерелье. И лицо мое тоже оказало мне сегодня любезность: оно показалось во всем своем блеске…
Я сильно изменилась за этот год. Я
