Я забралась на параплан, чтобы в небе встретиться с собой настоящей и вернуться на землю другим человеком. У меня получилось.

С того самого момента я точно знаю, что сделала правильный выбор, и на двенадцатом году моей новой жизни я нынешняя здесь и сейчас, набирая эти строчки, могу поклясться, что ни разу даже на долю секунды мне не пришлось пожалеть или хоть как-то усомниться в моём выборе, наоборот – с каждым годом, месяцем, днём и часом то ликующее чувство свободы, родившееся в полёте, только набирает силу, и теперь это главная составляющая моей личности.

Хотите верьте, а хотите, не верьте, мне и так хорошо.

Но я до сих пор не рассказала вам о главном событии, которое заставило меня действовать так решительно, оно-то и позволило мне многое сформулировать для себя и запустить здоровую злость, как двигатель.

Итак, в январе 2009 года, когда я стала постепенно трезветь от религиозного дурмана, то сначала попробовала «уйти по-хорошему». Я позвонила нашей Женьке, которая к тому времени защитила диссертацию по церковному праву и хорошо знала обстоятельства моего пострига. Я спросила, могу ли по своей воле отказаться от монашества, если когда-то дала согласие под давлением и не понимала, что делаю?

И Женя мне ответила, что да, могу! С трудом удерживаясь от крепких выражений, она объяснила мне, какие пункты церковного права были нарушены, и что шантаж здесь – самое уместное понятие. А ещё она сказала, что викарный епископ постриг меня без благословения правящего архиерея, что является вопиющим нарушением правил и традиций. С большим знанием дела Женька посоветовала мне обратиться именно к митрополиту, которого к тому времени уже перевели в другую епархию.

Я терпеливо дождалась конца учебного года в воскресной школе и только тогда позвонила Таисии, она хоть и уехала вместе с нашим бывшим митрополитом, но мы с Алькой всегда поддерживали с ней связь. Я изложила Таисии суть своего обращения к владыке, мол, я никого не виню, перед постригом сильно болела и не понимала, что делаю, за прошедшие двенадцать лет я так и не освоилась в монашестве – отпустите с миром, дорогой владыка, и я не буду иметь никаких претензий! И ещё я намекнула, что в курсе своих прав, и что мой постриг состоялся без его благословения, можно сказать, у него за спиной.

Таисия передала и мою просьбу, и ответ митрополита: он категорически отказался выпустить меня на волю, мол, обеты монашеские, как и обеты брачные, остаются с человеком до самой смерти, и даже он не вправе их расторгнуть или отменить.

Зато митрополит снизошёл к моей творческой натуре, он вспомнил мои работы и мою деятельность во благо Церкви и благословил меня не придерживаться строгих рамок монашеской жизни, а жить по силам так, как мне самой захочется, носить любую одежду и есть любую еду, но при этом использовать данные мне Богом таланты и дар убеждения в миссионерских целях, чтобы своим примером привлекать в Церковь всё новых и новых людей…

Я не помню, как устояла на ногах, пока слушала Таисию, а она торопливо объясняла, как владыка добр ко мне, и что она впервые слышит о таких щедрых послаблениях. В моих висках пульсировал гнев на грани бешенства, и я как будто со стороны слышала свой голос – мой вышколенный автопилот учтиво поблагодарил митрополита за внимание к моим нуждам и Таисию за посредничество, и прежде чем проститься, мы даже перекинулись с ней какой-то шуткой о моих невиданных доселе полномочиях.

Повесив трубку, я дала волю гневу и ярости, к счастью, дома никого не было. Я орала, била кулаками в подушки и материлась едва ли не в первый раз в жизни – этот надменный рабовладелец, для которого люди, как пешки, этот холёный деспот, живущий в роскошных покоях, весь усыпанный бриллиантами обладатель генеральских погонов под рясой, он предложил мне по сути то же самое, что менты в своих притонах предлагают пойманным старшеклассницам, мол, если ты больше не можешь, девочка, то приведи нам свою подружку вместо себя, и ты свободна, иди лечись!

Ах, так!..

И тогда я поклялась устроить всей системе такое, блин, «миссионерство», чтобы мало не показалось!

Но потом я немного остыла, успокоилась и поняла, что сначала надо подготовить пути к отступлению. У меня была возможность убедиться, какая власть и сила у этих господ, защищённых бандами холуёв и силовыми структурами: любой из них дунет, и от меня мокрого места не останется! И тогда передо мной встала чёткая картинка, как мы уезжаем из страны, но как и когда такое может случиться, я пока не знала. Да, надо искать пути: валить пора – воистину пора!

В любом случае я была благодарна Таисии и не сомневалась, что она обязательно позвонит и расскажет матушке игуменье всё, что передал мне митрополит, вот и прекрасно! Эта новость разлетится по всем монастырям, как пожар, и теперь мне можно ни с кем не прощаться и ни с кем не объясняться.

Я цинично размышляла, что с таким «благословением» любая моя самая отвязная выходка по сути будет послушанием митрополиту, и для развлечения сочиняла самые идиотские сюжеты и способы их реализации.

Но для начала я разожгла костер в палисаднике на том самом месте, где когда-то мы с Алькой сжигали наши любимые книги по благословению отца Георгия.

Я бросила в огонь мою постригальную одежду и игуменскую мантию, в которой меня должны были похоронить, затем объёмный мешок с моими волосами, собранными для того, чтобы стать подушкой в моем гробу, и долго кашляла от удушающей вони.

Я сожгла постригальный деревянный крест, несколько вышитых параманов с крестами и даже рублёвые тапки – символы моего рабства горели долго и неохотно, дико воняло пластмассой и синтетикой, мне приходилось подкидывать дрова, ворошить золу, и уворачиваться от чёрного дыма.

Я смотрела в огонь и мысленно сжигала свою фанатичную веру, семнадцать лет мракобесия, нелепые и дикие обычаи.

Когда костёр погас, то я развеяла по ветру лёгкий пепел, а золу и непрогоревшие сгустки синтетики закопала в глубокой яме. Ещё один круг замкнулся.

Глава 5. Дорога домой

или глава о том, как я жила уже после Церкви вплоть до настоящего момента. Здесь вы найдёте краткое содержание моей третьей книги, и я очень хочу её написать, ведь это самая важная часть моей истории. Она о том, как я, выйдя на свободу из духовной тюрьмы, изо всех сил кинулась искать себя потерянную

В моей давно забытой прежней жизни у меня имелось хорошее правило: