Это, кстати, было намеренно, а то, что он распрощался с позвоночником, – случайно. Однако объяснять такое Тревору я не стал.

Да и не нуждался он в моих объяснениях. Он направил кресло вперед, попытался дотянуться до меня, ударить, придушить… Он наверняка знал, что ничего уже не получится. Но ярость, вызванная несправедливостью, была слишком сильна, чтобы сопротивляться ей.

– Помогите! – насмешливо крикнул я, без труда ногой отталкивая от себя кресло. – Меня пытаются убить! Я очень напуган!

Я специально считал, сколько времени потребуется охранникам, чтобы добраться до камеры. Шесть секунд. Непростительно долго, давно пора менять их на машины.

Тревор не сдавался до последнего. Он кричал, он предупреждал, что со мной нельзя связываться. Я чудовище, которое невозможно подчинить, я не помогу экспедиции, я разрушу ее, все будет зря… Разумеется, он обращался не к пыхтевшим вокруг него охранникам, которые даже калеку не могли толком вытолкать из палаты, а к тем, кто будет позже просматривать видео нашей стычки.

Но они ему вряд ли поверят. Они решат, что в прошлом гениальный полицейский из-за травмы и горя слетел с катушек. Эмоции всегда ослабляют… Он на записи будет выглядеть слабым, а я, смиренно сидящий на койке, – покорным и разумным.

Люди, как правило, игнорируют самые толковые предупреждения.

Я убедился в этом, когда уже на следующий день меня забрали из камеры смертников. Дали подписать документы о возможном помиловании, которые, конечно же, не имели никакого значения. Отправили в центр подготовки, где я изо всех сил изображал дрессированного зверька. Разместили в моем теле контролирующие датчики, окончательно убедившие их в том, что я теперь не угроза, а ресурс.

После этого меня отправили на ту самую мобильную станцию «Виа Феррата», где я в первый же день вскрыл центральный компьютер.

Началась моя новая игра. Минус пока только один – красивую цифру сто одиннадцать, похоже, придется изменить.

* * *

Елена Со́гард встречалась с каждым, кто должен был умереть по ее воле. Из тех, разумеется, кто дожил до суда. Многих уничтожили еще при задержании, хотя она настоятельно просила, чтобы этого не делали. Она прекрасно понимала: там, в запале боя, они ничего не осознают, не заметят даже и уж точно не поймут, за что именно наказаны.

Елену в военной полиции уважали, ее просьбы старались выполнять, поэтому до суда дотянули почти все причастные к случившемуся… Она стала частой гостьей в единственной на всю Землю тюрьме, предназначенной для содержания смертников.

Сначала к ней тут относились настороженно, в тюрьму редко заглядывают военные столь высокого звания. Очевидно, охранники опасались, что Елена на самом деле проверяет их, скоро последует официальный выговор, взыскание, увольнение… Но ничего подобного не случилось, и они свыклись с мыслью, что адмирал Согард является исключительно за тем, о чем заявляет.

Они порой даже рисковали заговорить с ней первыми – не принимая в расчет обязательное приветствие, разумеется. Вот и теперь, пока Елена проходила досмотр, один из охранников доверительно сообщил:

– Знаете, а ведь говорят, что Гюрзу помиловать собираются… Самого Гюрзу – и выпустить! Может, вам что известно, адмирал?

Елена лишь покачала головой. Она не интересовалась серийными убийцами, особенно теперь – у нее своих проблем хватало. Но про Гюрзу она, конечно, слышала, слишком уж громким было его дело, отзвук до всех долетел. Этот человек не просто убивал, он выбирал очень, очень влиятельных жертв. Поэтому Елена сильно сомневалась, что кто-либо рискнул бы даже речь завести о его помиловании. Непонятно, откуда появляются такие слухи, но к реальности они наверняка не имеют никакого отношения.

В комнате досмотра она еще думала про Гюрзу, потом перестала. Она прошла контроль и оказалась в зале для переговоров, уже ставшем привычным.

Террорист ждал ее там, пристегнутый одновременно к креслу и столу. У этого человека было имя, которое Елене сообщили, она просто предпочла не запоминать. Террорист есть террорист, выбирая такой путь, он теряет право на имя и личность, он становится угрозой, которую надлежит устранить, только и всего.

За минувший год Елена на таких существ насмотрелась. Они все были разными, по большей части – ничтожными. Они делали вид, что раскаиваются, унижались, рвались ей ноги целовать. Что угодно, лишь бы не прощаться с жизнью! Так странно… Они, без сомнений и сожалений приговорившие других, свою шкуру очень даже ценили. Им просто казалось, что они неуловимы. Когда рушилась эта иллюзия, наступал черед еще одного открытия: они смертны.

Тот, с которым Елена встречалась сегодня, был последним в списке. Вроде как один из лидеров, потому ему и удавалось скрываться дольше других. Глядя на него сейчас, Елена готова была поверить, что он поумнее остальных. Этот не рыдал и ни о чем не просил. Он ненавидел свою собеседницу, это факт – и даже не за то, что она сделала с его товарищами, он начал ненавидеть ее раньше, больше года назад, потому и сотворил то, что спровоцировало охоту.

Но его ненависть не была лишена достоинства. Понимая, что все кончено, террорист не разменивался на слезы и мольбы. Он сидел напротив Елены с видом человека, который просто проиграл ей партию в шахматы.

– Вы ведь не ожидали, что все завершится вот так? – спросила Елена.

Ответной ненависти к этому человеку она почему-то не чувствовала. Но она давно уже ничего не чувствовала, внутри поселилась пустота, сначала незаметная, разрастающаяся все быстрее, пожирающая все, что было важным когда-то. Елена, увлеченная охотой, не заметила, как это началось, ну а потом пустота кормила сама себя, лишая свою носительницу стремления к переменам.

– Было бы глупо решаться на что-то с таким ожиданием, – покачал головой террорист. – Мы рассматривали нечто подобное как один из вариантов… Правда, не в вашем исполнении. Вы должны были умереть раньше.

Его вежливость не была ироничной или показной. Террорист просто знал, что истинная ненависть выше банального хамства. Тоже показатель того опасного ума, который год назад разрушил жизнь Елены.

– Даже если бы я умерла, на вас бы начали охоту, – сказала она.

– Да. Но, возможно, сделано это было бы хуже. К чему гадать? Мы уже никогда не узнаем.

– Вас не задевает то, что вас победили?

– Вы не победили нас, – возразил террорист. – Вы нас просто остановили. Для ваших союзников это определенно благо. Но лично вы… Не думаю, что это так уж много для вас изменит. Скорее, наоборот.

– Меня расстроит ваша смерть?

– Финал охоты за нами. Теперь, когда у вас нет