— Пиши! Все, что рассказал сейчас. Фамилии все укажи, факты. Только кратко — бумага вся. И поставь: от Петюка заявление.

Он поворачивает ко мне лицо, кажущееся плоским в этом странном свете. На шее у него бьется, бешено пульсирует жилка.

— Зачем? Пусть хоть люди хорошо думать будут…

Лампочка снова мигает.

— Ты все еще о славе заботишься? Пиши, ну!

Он берет бумагу, лист дрожит в его руке.

— Дай чего подложить.

Подложить нечего. Я поворачиваюсь к нему спиной, он пишет, прижав бумагу к ватнику.

— Главное фамилии, факты. И поразборчивее.

Он пишет, и я слышу его тяжелое дыхание. Голова уже начинает наливаться тяжестью, мутнеет…

Не знаю, сколько проходит времени — он все пишет, потом отдает мне бумагу, я кладу ее в комсомольский билет, заворачиваю билет шарфом, прячу под рубашку. Люди найдут.

Погоня

Просыпаюсь я оттого, что кто-то тормошит меня, бьет по щекам. Вижу каких-то копошащихся, бегающих людей, машины, снегоочиститель, над которым стоит фонтан снежной пыли…

— Отойдите, пусть дышит ветром.

Лицо Лауринайтиса совсем близко. Такое длинное, озабоченное. Высоко в небе ползут вечерние облака.

С трудом поворачиваю голову: рядом на подстилке из ватников сидит Петюк. Он ошеломленно таращит глаза. Жив.

— Ну вот, успел все-таки, — говорит Лауринайтис… — Давай я отвезу тебя в медпункт.

Он помогает мне подняться и усаживает в кабину своего «газика». Постепенно в мышцы возвращается сила и голова яснеет.

— А Петюк?

— Его отвезут на другой машине, не беспокойся.

Лауринайтис гонит «газик» во всю прыть.

Белый склон, косо уходящий к облакам, поворачивается в стекле. Темный зуб скалы торчит из снега. Где я все это видел? Вспомнил!

— Стой, Адам! А Пономарь?

— Какой Пономарь?

— Ты не слышал взрыва?

Он смотрит на меня с понимающей улыбкой: «Ничего, это пройдет… Бывает с перепугу».

— Я видел, как пошла лавина, и сразу же бросился за помощью. Тебе почудилось.

— Остановись, Адам.

Лауринайтис тормозит.

— Там, наверху, был Пономарь. Он взорвал патроны. Я видел!

Конечно, теперь Пономарь постарается улизнуть подальше от места обвала, пока его никто не заметил. Схоронится до поры до времени. А может, и вовсе уйдет в тайгу. Нельзя допустить этого.

— Назад! Он где-то здесь, поблизости…

Постепенно до Адама доходит смысл моих слов.

Ом разворачивает «газик». И тут я вижу ясно в боковом стекле — на тракте, который был за секунду до этого пустым, появляется зеленый ЗИЛ. Он выскочил с неприметного таежного проселочка, покинул укрытие и теперь, набирая скорость, катится в сторону Козинска.

— Вот он, Адам! Давай за ним…

Точный расчет у Пономаря: пока люди были заняты снежными раскопками, он незаметно спустился с горы, к запрятанной в ельнике машине. Через час он будет в Наволочном, у Полунчика, Он еще не знает, что КРАЗ удалось откопать, не знает, что у меня во внутреннем кармане лежит письмо Петюка. Письмо, которое должно было стать посмертным.

Мы мчимся за ЗИЛом, и легкий, верткий «газик» начинает настигать Пономаря. Надо одним рывком пойти на обгон и преградить ему путь. А дальше… Дальше следы на снегу расскажут о том, что делал Пономарь во время обвала. Но главное — ящичек от патронов он наверняка не успел запрятать.

Все ближе металлический борт полуприцепа с четко выписанным номером. Но вот наша скорость как будто замедлилась. Пономарь заметил погоню. Он пытается уйти.

«Газик» — быстроходная машина, но у Лауринайтис а кузов забит тяжелыми ящиками, а Пономарь выехал налегке.

ЗИЛ режет повороты, взметая снежную пыль. Все меньше становятся цифры на борту прицепа.

Еще немного — Пономарь оторвется от нас. Свернет на неприметный проселок, ведущий к дальней заимке. Тайга скроет его.

Адам словно припаян к рулю. Шепчет, не отрывая глаз от дороги:

— Ты можешь сесть на мое место? Из меня неважный гонщик…

Но я не могу прийти на помощь. Предательская слабость еще не оставила меня.

ЗИЛ скрывается за выступом скалы. Мы начинаем извилистый спуск. Сверху видно, как черная лента дороги серпантином падает в низину.

Проходим первый виток, второй… Приблизиться к Пономарю не удается.

Внизу, на кольце серпантина, я вижу оставленный трактористом бульдозер. Отсюда он не больше спичечной коробки. Солнце поблескивает на отполированном отвале.

— Тормози, Адам.

Выпрыгиваю на землю. Ноги как ватные, я тут же валюсь от прыжка на землю. Успеваю крикнуть Лауринайтису:

— Гони дальше, я перехвачу.

Склон крутой, я еду вниз в снежной пыли, цепляясь за деревья, чтобы приостановить падение, и беспомощно скольжу, как тряпичная кукла на льду.

Пока Пономарь делает километровую петлю, я должен оказаться у трактора.

Дорожный кювет останавливает меня. Бульдозер совсем рядом. Но двигатель его молчит, тракториста поблизости нет.

Сверху доносится рев двух грузовиков, идущих друг за другом. Они все ближе.

С трудом приподнявшись, я обхватываю траки гусениц. «Ну, еще одно усилие, — подгоняю я себя. — Еще одно усилие, и все будет закончено».

Маховик пускового движка совсем близко. Стоит только протянуть руку. От бульдозера еще исходит тепло. Он не успел остыть.

Захватив шпур намертво, как хватают спасательный круг, я проворачиваю пускач. Он рассыпается звонкой и веселой дробью, тарахтит. Трактор отзывается на этот треск надсадным кашлем. Вздрагивает. Окутывается облаком сизого дыма.

Теперь остается забраться к рычагам. Это требует от меня напряжения всех сил. Я втягиваю непослушное тело в кабину и отжимаю сцепление.

Правая гусеница, вцепившись в асфальт, разворачивает бульдозер поперек тракта. И тут же отчаянно взвизгивают тормоза. ЗИЛ останавливается у трактора, прочертив темные борозды на дороге.

— Эй, убери бульдозер!

Пономарь выскакивает на ступеньку тягача. Лицо его искажено гримасой злобы.

Кажется, он узнал меня. Хватает с сиденья двустволку. Он не привык тратить время на раздумья, этот Пономарь. Даже если я явился с того света, все равно он должен расчистить дорогу.

— Убери, ну!

В оцепенении я гляжу на два черных ствола — поднимаясь, они становятся все короче. «Интересно, что у него: жаканы или картечь?» Рука машинально прикрывает карман, где спрятано письмо Петюка.

«Газик» Лауринайтиса возникает на тракте почти бесшумно. Тормозя, Адам слегка бьет буфером в заднее колесо ЗИЛа. Пономаря словно ветром сдувает с подножки.

Длиннорукий, цепкий Лауринайтис не дает ему подняться с асфальта. Ружье, отлетевшее во время толчка, лежит у гусеницы. У меня еще хватает сил, чтобы спуститься вниз и подобрать двустволку…

Огни в горах

Человек в форменном кителе подписывает последнюю бумагу. Он сух и деловит. Седые виски.

— Мы вызовем вас в Кадыр, когда состоится суд… И спасибо вам, ребята, за все. Без