Нервы дороже.

– Я думала, что искусники больше по механизмам, – шёпотом спросила я.

Маронг нервно сдул чёлку с лица и так же тихо ответил:

– Как правило, так и есть. Мастера тварей исследуют живое, искусники – неживое, а созидающие совершенство работают на стыке. Но мастер Наоки другая, – он задумчиво проводил взглядом одинокий глаз, исчезающий во мраке. – Например, шкура некоторых айров гораздо устойчивее к едким веществам, чем обшивка механизма, потому что шкура нарастает изнутри и восстанавливается, пока у айра есть ресурс. И Наоки считает, что надо использовать лучшее из существующего, чтобы потом с уже достигнутых высот сделать ещё один шаг наверх.

– Поэтому обивка её подушек для сидения зарастает сама, если их покормить, – добавила Лиора с кривой усмешкой. – И поэтому Наоки так близко к сердцу принимает аварии своих механизмов. Ведь для неё это не просто изобретения, а её обожаемые маленькие милашки.

Я бы, наверное, прониклась симпатией к прелестным изобретениям Наоки, если б в тот самый момент мы не пролетели мимо гостеприимно распахнутой челюсти, примерно метров пятнадцать в диаметре. Она судорожно дёргалась, пытаясь захлопнуться, но заклинившие поршни не позволяли; острые жёлтые зубы – несколько тысяч, кажется – беспрестанно шевелились, точно вращались на невидимых шарнирах.

«Интересно, а для чего служил этот механизм?» – пронеслось у меня в голове.

И почти одновременно издали донёсся надрывный, хриплый, заливистый плач:

– Мои сладкие кро-о-о-ошки!

Со сводов рухнуло что-то огромное, рассыпаясь на мелкие фрагменты с сухим костяным треском. Я рефлекторно вскинула руки и закрылась зеленоватым полукуполом, но первая же попавшая на него деталь вонзилась – и принялась вкручиваться с визгом, как нервный самостоятельный штопор. Маронг бросил нашу платформу влево, уходя из-под шелестящего потока, и выстроил поверх моей иллюзии ещё один слой – из условной «жидкости» с очень быстрым течением.

Орущий штопор выбросило в стену. Секунду он размышлял – а потом снова принялся ввинчиваться, теперь уже в камень.

– Надеюсь, они далеко от лаборатории не убегут, – задумчиво произнесла Лиора, и по её тону было ясно, что она мало в это верит. – Но теперь хотя бы ясно, почему все так обеспокоены.

От острого приступа сарказма у меня даже дыхание перехватило.

– Обеспокоены? – Я немного свернула купол, чтобы отгородиться от ментальной какофонии. – Мне всегда казалось, что это называется истерикой, а не беспокойством.

Ответить Лиора не успела – мы вылетели на полной скорости в пещеру с полупрозрачным потолком. Кажется, именно здесь когда-то и располагались мастерские Наоки. По крайней мере, её саму я узнала сразу.

Она рыдала взахлёб, обессиленно опустившись на колени – двухметровая женщина с потрясающей фигурой, облачённая в алое с макушки до пят. Рыжевато-золотистые волосы торчали вокруг головы, словно иглы у дикобраза. И, хотя в пещере хватало народу, человек пятьдесят по крайней мере, вокруг Наоки образовался солидный пустой круг – условно пустой, потому что в его пределах щёлкали зубами трёхногие табуретки, увенчанные линзами и коробками, бегали крохотные разноцветные диски с десятками тоненьких ножек, летали глаза с крылышками и нервно подпрыгивали подушки для сидения, с виду кожаные – похоже, те самые, разрекламированные Лиорой…

…нет, один человек не струсил. Он стоял рядом с мастером, бережно обнимая её за плечи, поглаживая по волосам и нашёптывая что-то успокоительное – весь в чёрном, за исключением красного шарфа на плечах.

– Тейт?! – недоверчиво выдохнула я – и потянулась к нему всем куполом.

Это действительно оказался именно Тейт – рыжий, бессовестный, внутренне дрожащий от азарта.

– Привет, Трикси, – беспечно откликнулся он и махнул рукой. – Тут Наоки немного расстроили, пришлось заглянуть к ней. Ну, я всё равно хотел вас когда-нибудь познакомить.

Перед моим мысленным взором вспыхнуло проклятое число восемнадцать, и лишь колоссальным напряжением я заставила его померкнуть. Было бы крайне глупо считать, что жизнь Тейта началась исключительно после моего появления. Но сейчас он со мной, а я с ним, и это единственное, что важно.

Может, кроме пары тысяч плотоядных механизмов, сбежавших из лаборатории безумной изобретательницы.

– Рыженький, миленький, – пресловутая изобретательница отвлеклась от рыданий и повернула голову, разглядывая меня через плечо Тейта. Глаза у неё оказались зелёные, кошачьи – совершенно круглые с узкими зрачками. – А это кто?

Он не промедлил ни полсекунды.

– Трикси Бланш, моё сердце, – улыбнулся рыжий и дёрнул Наоки за ухо. – Она хорошая, очень, тебе понравится.

– Да-а? – заинтересованно протянула мастер. – Ну, тогда садитесь. Нет, миленький, не уходи… А вы – кыш, – небрежно махнула она рукой в сторону толпы, и маги прыснули в стороны, растворяясь в тёмном лабиринте, как сахар – в горячей воде.

И тут я заметила несоответствие: глаза у Наоки были заплаканными, внешний слой сознания – нечто среднее между депрессивным состоянием и истерическим, но из глубины шло ощущение такой целостной, уравновешенной силы, что дух захватывало.

– Приветствую, мастер, – Лиора первой опомнилась и выполнила приказ. Правда, села она не на услужливо подбежавшую подушку, а прямо на камни. – Прошу прощения за вторжение без приглашения, однако я была сильно обеспокоена, когда поняла, что шум исходит из ваших лабораторий. Что здесь произошло?

«Шрах, как врёт!» – пронеслось у меня в голове восхищённое.

Наоки заморгала часто-часто, и на кончиках ресниц у неё повисли жемчужины слёз. Честное слово, на мгновение я испугалась, что она снова разрыдается, но мастер только застыла в задумчивости. Тейт на пробу осторожно отвёл её руку в сторону, убедился, что реакции не последовало, и подскочил ко мне, на ходу отлавливая подушку.

– Не стой – ноги отстоишь, – весело шепнул он – и сам плюхнулся на живое кожаное сиденье.

Я опасливо покосилась на незаметно подобравшуюся ко мне подушку.

– А она не укусит, если сесть на неё… в слишком тонких штанах?

– Нет, если не сядешь на то место, в которое её кормят, – прыснул он и ткнул мне пальцем под коленку. Ноги подогнулись, и я сама не поняла, как оседлала злополучную подушку. – Да не бойся ты, она фрукты жрёт. А ты, конечно, сладкая, но всё-таки не фрукт.

Наоки издала странный звук, подозрительно похожий на смешок.

– Действительно, хорошая… Рассказывать особенно и нечего, – вздохнула она, и глаза у неё печально потемнели. – Пришли две такие милые девочки, сказали, что хотят посмотреть на моих замечательных малышек. Я обрадовалась – малышки любят внимание и восхищение. Я провела девочек по лаборатории туда-сюда – показала, как выращивается универсальное условно живое покрытие, показала лапу-хваталку, которую можно переделать в ширму-убийцу или в платформу-летучку. А потом отвлеклась на что-то. И прямо не знаю,