Война в Шотландии вспыхнула снова, и связано это было с появлением на политической сцене Роберта Брюса, внука претендента 1290 г., возвысившегося отчасти по праву рождения, отчасти благодаря твердости характера. Встреча между ним и вождем шотландцев, представлявшим английские интересы, состоялась в церкви пограничного городка Дамфрис. Оба лидера вели переговоры с глазу на глаз. Внезапно Брюс вышел из комнаты один и сообщил своим сторонникам, что, похоже, убил собеседника. Его телохранитель поднялся и вошел в святую обитель, чтобы довершить дело. Так у северного народа появился новый защитник. Несмотря на преклонные годы, король Эдуард не дал повода усомниться в своей решительности. Когда известие о коронации Брюса в Скоуне дошло до Винчестера, где монарх находился со своими приближенными, его гнев был ужасен. Он начал кампанию летом 1306 г. Брюс потерпел поражение и спасся на острове Ратлин, у побережья Антрима. Там, согласно легенде, он укрепился духом, наблюдая за упорной работой паука – наверное, самого известного в истории. Следующей весной Брюс возвратился в Шотландию. Эдуард уже не мог ни ходить, ни ездить верхом. Подобно императору Северу, жившему за тысячу лет до него, он передвигался на носилках и так же умер в пути, в очередной раз выступив против непокоренного народа. Последние его мысли были о Шотландии и о Святой земле. Он взял с сына обещание, что его кости будут сопровождать английскую армию, которая наконец приведет Шотландию к смирению, а его сердце будет отправлено в Палестину с отрядом из ста рыцарей для помощи в возвращении Святого города. Ни одно из его желаний так и не было выполнено его пустым и недостойным наследником.

* * *

Эдуард I – последняя великая фигура периода становления английского права. Его статуты, регулировавшие вопросы общественного порядка, определили пределы сеньориальных судов и задержали постепенное распространение прецедентного права, заложили принципы, остававшиеся фундаментальными в имущественном праве вплоть до середины XIX в. Эти великие установления наложили необходимые ограничения на свободу общего права, которые, не вступая в конфликт с его базовыми принципами и не порывая с прошлым, придали ему окончательную форму.

Не менее значительными были достижения Эдуарда I в конституционной сфере. При нем парламент – то есть определенные избранные магнаты и представители графств и городов – стал союзником короны вместо старого Совета баронов. К концу его правления эта концепция утвердилась. Поначалу ей не хватало четкости, и лишь постепенно они, оформляясь, обретала плоть и кровь. Но именно в период правления Эдуарда развитию этой идеи был дан решительный импульс. Вначале из экспериментов, затеянных его отцом в беспокойные времена, могло родиться либо ничего, либо что угодно. К концу его царствования в обычаях и традициях Англии уже прочно укоренилось представление о том, что суверенитет, если использовать термин, вряд ли понимаемый Эдуардом, отныне принадлежит не только короне, не короне и Совету баронов, но короне в парламенте.

В будущем смутно вырисовывались грозные конституционные проблемы. Граница между властью парламента и властью короны была едва заметно обозначена. Было быстро принято, что статут – это закон, введенный в действие королем через парламент, и аннулировать его можно только с согласия самого парламента. Но парламент еще переживал пору младенчества. Инициатива в работе правительства принадлежала по-прежнему королю, который в силу необходимости сохранял во многих отношениях почти неограниченную власть. Имели ли силу закона указы, принятые в Тайном совете, где все решал король? Мог ли король в особых случаях попрать статут под предлогом общественной или монаршей целесообразности? В столкновении власти короля и власти парламента кто должен был определить, на чьей стороне право? Эти вопросы неизбежно должны были возникать по мере развития парламента, но окончательного ответа суждено было ждать до той поры, когда на английский престол взойдут Стюарты.

Тем не менее были заложены основы сильной национальной монархии и парламентского устройства Соединенного Королевства. Их непрерывное развитие и совершенствование зависели от действий ближайшего преемника короля. Праздные и слабовольные, мечтательные и азартные мальчишки повредили зарождающемуся единству острова. Долгие годы гражданской войны и деспотизма – реакции на анархию – задерживали развитие его институтов. Но когда путешественник смотрит на простое мраморное надгробие в Вестминстере с надписью «Здесь лежит Эдуард I, Сокрушитель скоттов», он стоит перед последним приютом строителя английской жизни, человека, прославившего ее и выковавшего ее характер.

Глава XIX

Баннокберн

Правление Эдуарда II можно справедливо рассматривать как бесславное дополнение к царствованию его отца и как прелюдию к деятельности его сына. Сила и слава, обретенные Эдуардом I в молодости и зрелом возрасте, щитом простерлись над упадком его последних лет. Мы видели его могучим; мы должны видеть его слабым. Люди не живут вечно; и в конце своих дней мужественный воитель, одолевший Симона де Монфора, приведший к подчинению валлийцев, «Сокрушитель скоттов», человек, заложивший основы парламента и заслуживший гордый титул «английского Юстиниана» своими законами, проигрывал битву с весьма недалекой и злобной знатью, которая все более и более обособлялась, образуя специфический слой общества. Смерть принудила его передать командование этой битвой своему растерянному сыну, оказавшемуся неспособным победить в ней.

Сильный и талантливый король с трудом нес это бремя. Ему на смену пришел развращенный слабак, в характере которого было много неприглядного. Многочисленные записи мало рассказывают о войнах и турнирах и подробно останавливаются на интересе Эдуарда к постройке глиняных домиков и рытью канавок.

Он пристрастился к гребле, плаванию и баням. Его дружба со своими советниками превосходила все пределы достоинства и приличия. Это было правление, сама слабость которого в итоге способствовала укреплению Англии. Властный правитель ушел, розга была сломана, и английский народ, уже осознавший свою мощь при старом короле, стал усиливаться еще быстрее и энергичнее. При отсутствии властного парламентского института королевская курия становилась, как мы видели, тем центром, из которого можно было осуществлять управление. После смерти Эдуарда I баронам удалось взять под свой контроль этот смешанный орган, состоявший из влиятельных магнатов и компетентных придворных чиновников. Они учредили комитет лордов-орденеров, представлявший интересы баронов и церкви. Решение внешних проблем в отношениях с Шотландией и Францией было отложено, и гнев баронов в первую очередь обратился на фаворита короля. Пьер Гавестон, молодой, красивый гасконец, пользовался его полным доверием. Его решения становились решениями короля. Было немало таких, кто был готов подчиниться королю, но не терпел претензий его приближенных. Партия