ценному для женщины, лишившейся девственности, но не способствовали росту ее благосостояния, если только молодой человек не выплатил бы изрядное отступное, чтобы избежать женитьбы. В силу этого трудно сказать, в какой степени ее жалоба выражала ее собственные желания, а в какой – прижимистого Джованни-Баттисты. Всего лишь отчим и опекун, а не отец, да к тому же теперь и вдовец, он уже не был связан тревогой покойной матери девушки за ее судьбу.

Свидетельство Инноченции, хотя и традиционно построенное как длинный список обид, было все же поразительно оригинальным. Оно выделяется не только непредсказуемостью рассказа, но и его риторикой. Едва ли в юридических жалобах покинутых девушек когда-либо встречались четыре строфы лирической поэзии. Декламация Инноченции вполне могла растрогать и судью, и нотария, и ее саму. Современный читатель получит от сцены, в которой брошенная девушка зачитывает нежные и лукавые восхваления от своего любовника, горькое удовольствие. Но чувства не должны заслонять от нас юридическое предназначение стихотворной цитаты. Вряд ли стихи возникли в показаниях спонтанно; скорее, это был замысел самой Инноченции или ее советчиков, поскольку, как мы убедимся, эти вирши и обладали доказательной силой, и налагали обязательства в рамках канонического права.

Веспасиано подавал из тюрьмы противоречивые сигналы. Неясно, хотел ли он по-прежнему увильнуть от брака или же, попав за решетку, вернулся к плану жениться, получив приличное приданое. Его слова можно трактовать и так и эдак: с одной стороны, оправдывая совершенное им растление, он очернял девушку, представляя ее потаскухой, чего обычно не делают по отношению к возможной супруге; но – с другой – он с самого начала трезвонил об обручении, якобы заключенном по настоянию девушки, для оправдания собственного сексуального поведения. В последнем случае его тактика, будь она вынужденной или же выбранной добровольно, сигнализировала о его выборе в пользу брака, пускай даже с уменьшенным приданым. Между тем в показаниях Франчески и Веспасиано проскальзывают признаки того, что в других городских инстанциях велась параллельная судебная кампания в его пользу, возможно, в суде викария – прелата, исполнявшего обязанности епископа Рима. Перед арестом Франчески к ней домой приходил нотарий из викариата с помощником и строго допрашивал ее. Тут зашел Джованни-Баттиста, и чиновники, спешно собрав свои бумаги, выскочили вон817. На своем последнем допросе Веспасиано упомянул показания его родственников, друзей, а также прокурора, дезавуировав всех их. В сохранившихся делах губернаторского суда таких показаний не имеется818. Следовательно, вероятно, имели место слушание дела и защита Веспасиано перед каким-то другим судом. Очевидно, целью слушания был отказ Джованни-Баттисте в его иске, предположительно, путем очернения репутации Инноченции. Но ради чего это предпринималось? Чтобы отворить Веспасиано двери его темницы? Чтобы избежать венчания? Чтобы вытянуть больше денег? По ходу процесса Веспасиано менял свою позицию, и порой весьма резко. Проследим за ним на всех этих этапах.

Уже в заключении Веспасиано подвергли краткому допросу, это было 13 марта, через два дня после выступления Инноченции. Он изложил историю своего ухаживания и рассказал о помолвке. Затем, после трех недель в камере, 1 апреля он вновь был поставлен перед лицом судей и спрошен, писал ли он стихи, прежде чем приступить к сексу. Он тут же признался в трех ночах совокуплений, но выставил в свою защиту сделанное им предложение, обещания отчима, а также его благородные чувства, получившие выражение в стихах.

До того, как у меня был секс с Инноченцией, отец твердо обещал мне отдать ее в жены. Я поднес ей несколько рукописных сонетов, в которых говорилось, что я, ее возлюбленный, никогда ее не брошу819.

Судьи поинтересовались, была ли она девственницей. Молодой человек использовал типичную мужскую уловку, заявив, что ее девство было растлено до него.

Секс с Инноченцией у меня был таким же, как бывает с другими женщинами. Я не заметил никакой разницы между нею и другими женщинами. Я не знаю, что такое дефлорация, я никогда никого не лишал девственности820.

И вдруг, посреди этого наговора, буквально на полуслове, парень раскололся.

Мне надо поговорить с мессером Бернардино [Кото, судьей], чтобы покончить с этой историей и не гнить здесь в тюрьме. Мне нужно сказать ему нечто821.

Что же так обескуражило Веспасиано в ходе суда? Факт обручения (неважно, действительного или же выдуманного им) и его же собственная поэзия! Хорошая память Инноченции привела его к юридическому нокдауну. Как он сам признавал, в стихах он клялся никогда не покидать ее. По каноническому праву до Тридентского собора, а отчасти и после него – согласно очень медленно отмиравшему обычаю – сексуального акта, сопровождавшегося verba de futuro [лат. «обещание на будущее», то есть обещание вскоре заключить брак], было достаточно, чтобы свадьба стала делом решенным; слова, которые девушка запомнила наизусть – неправильный пентаметр с обетами верности, – связали автора с девушкой и ее скрягой-отчимом. В конце концов, разве он не написал строки:

Di rihaver lo spirito farai cose

Per sin’ che gira il ciel maravigliose.

Не успокоюсь, буду добиваться,

Пока вращается хрусталь небес.

По просьбе Веспасиано судья Кото действительно посетил его в тюрьме. В соответствии с обыкновениями кануна Нового времени, он договорился о внесудебном решении дела. Собственно говоря, именно ради него зачастую и прибегали к законам и трибуналам822. Да и само обвинение в растлении (stuprum) было нацелено именно на капитуляцию мальчишки. Пришел и Джованни-Баттиста, чтобы оформить и закрепить свою победу. В присутствии судьи он повторил юнцу свои обещания, данные во время переговоров о приданом823. Выхода не было, и Веспасиано сдался, приняв его крохоборские условия: «На таких вот условиях я и желаю ее получить», – вынужден был он признать перед лицом суда824. Для восстановления чести семьи Букки Джованни-Баттиста, несомненно, выдвинул дополнительные требования. И вот, через два дня после переговоров в тюремной камере, Веспасиано вновь предстал перед судом, на сей раз – чтобы испить столько из чаши унижения, сколько он вообще только сможет. Все, что он, его друзья, родственники и поверенный когда-либо говорили «во вред или бесчестье Инноченции, моей супруге», было ложью. «Я отзываю, признаю ничтожными и объявляю худо сказанными эти слова, ибо я взял ее девицей и лишил девства как свою жену»825. Налицо были все обычные признаки дефлорации: крики, кровь. Интересно, что, даже делая это признание, Веспасиано солгал, чтобы защитить свою землячку