Сегюр). Прояви Мюрат меньше опрометчивости и используй он свою артиллерию – русская пехота была бы уничтожена. Узнав об этом деле, Барклай быстро отошел в район Смоленска, заняв город ближайшим корпусом Раевского. 3 августа обе русские армии стянулись под Смоленск. Багратион стоял за сражение, но мнение осмотрительного Барклая взяло верх. Положено лишь задержать французов арьергардом, а главные силы отвести за Днепр – и дальше.

Три дня – 4, 5 и 6 августа – шел под Смоленском жестокий и неравный бой. 30 тыс. русских (VII корпус Раевского, затем сменивший его VI корпус Дохтурова) удерживали 150 тыс. французов, дав возможность отойти наиболее угрожаемой армии Багратиона и оторваться от противника главным силам армии Барклая. 4 августа бой вели 15 тыс. русских с 23 тыс. французов, 5-го подошла вся французская армия. Оба штурма Смоленска были отражены с большим уроном для французов. В ночь на 6-е горевший город очищен, и весь день шли арьергардные бои. Наш урон свыше 7 тыс. человек, французов – 12 тыс. человек

Однако опасность еще не была окончательно устранена. 1-я армия находилась вечером 6 августа еще на петербургской дороге на правом берегу Днепра. В ночь на 7-е Барклай проселочными дорогами сворачивал ее на московскую дорогу вслед за Багратионом. 1-й армии надлежало совершить на следующий день чрезвычайно рискованный фланговый марш к Соловьевой Переправе. Линия отступления («сматывание» войск с правого фланга к левому) шла параллельно фронту, и некоторые пункты, как Лубино, отстояли ближе от французов, чем от русских. С целью ее обеспечения Барклай выдвинул к Валутиной Горе боковой арьергард Тучкова 3-го. Весь день 7 августа до поздней ночи арьергард этот сдерживал французов, нанеся вдвое сильнейшему врагу вдвое тяжелые потери. В отряде Тучкова вначале было всего 3200 человек. К вечеру благодаря все время подходившим подкреплениям, силы доведены до 22 тыс. У французов (корпуса Нея и Жюно, действовавшие, однако, несогласованно) было 49 тыс. Наш урон до 5 тыс., французский – 8768 человек. Последняя наша атака велась при лунном свете, во время нее Тучков, израненный штыками, взят в плен.

Красный, Смоленск и Валутина Гора – три славных для нас дела первой августовской недели, окончились нашим отступлением, да и предприняты были в виду облегчения общего отхода. И это бесконечное отступление казалось чудовищным стране, сто лет не испытывавшей вражеского нашествия, армии, воспитанной Суворовым! Со времен злополучного Сент-Круа ни один главнокомандующий не был так мало популярным, как «немец» Барклай. Его обвиняли в нерешительности, малодушии, государственной измене… Стоически переносил оскорбления этот великий Россиянин. Спасение возненавидевшей его армии стало его единственной целью – ему он принес в жертву все то, чем может пожертвовать человек и полководец (и далеко не каждый человек, не каждый полководец) – свое самолюбие, свою репутацию… Одному Богу известно, что переживал он в те минуты объезда полков, когда его «здорово, ребята» оставалось без ответа… Плывя против течения, «ломаясь, но не сгибаясь», Барклай тогда спасал эти полки, и две недели спустя на Бородинском поле от всех их будет греметь ему «ура!» Но горечь в душе останется – и вечером 26 августа, донося о том дне Государю, он напишет: «Провидению угодно было сохранить жизнь, для меня тягостную…»

Уступая голосу всей армии и страны, Александр I назначил главнокомандующим Кутузова, прибытие которого к армии 17 августа при Цареве Займище вызвало всеобщий подъем духа.

Кутузов всецело одобрял стратегию Барклая – его распоряжения, по существу, лишь подтверждали распоряжения его предшественников. Однако войскам отступать с Кутузовым казалось легче, нежели с Барклаем. В близости генерального сражения никто не сомневался, менее всех его желал, конечно, сам Кутузов. Недавнему победителю великого визиря пришлось все же внять «гласу народа» (почти никогда не являющемуся «гласом Божиим»), а – самое главное – монаршей воле. У него было 113 тыс., у Наполеона 145 тыс.{191}.

И день 26 августа стал днем Бородина. 24 августа, после жаркого дела, французы овладели Шевардинским редутом – нашей передовой позицией. Бородинская позиция занимала по фронту всего 5 верст. Правый ее фланг прикрывался рекой Колочей, впадающей в Москву, центр защищали наскоро возведенные укрепления – флеши Багратиона и батарея Раевского (Курганная), слабой профили и незаконченные, левый фланг, примыкавший к Смоленской дороге, ничем не был прикрыт. В довершение всего этот левый фланг был слабее всего защищен (всего пять егерских полков, тогда как центр защищало четыре дивизии, а без того сильный правый фланг даже шесть дивизий). Маршал Даву советовал Наполеону нанести удар в левый русский фланг, охватить его и сбросить всю русскую армию в Москву-реку, однако Наполеон не принял этот план, опасаясь, что русские его заметят и уклонятся от боя.

Весь бородинский бой – это лобовая атака французскими массами русского центра – батареи Раевского и флешей Багратиона (шесть раз переходивших из рук в руки между 9-ю и 12-ю часами). Жесточайшее побоище длилось шесть часов без всякого намека на какой-либо маневр, кроме бешеного натиска с обеих сторон. К 12 часам Наполеон сбил русских со всех пунктов и готовился нанести своими резервами решительный удар русской армии, когда внезапный рейд конницы Уварова навел невообразимую панику на тылы французской армии. Наполеон едва не попал в плен и распорядился отложить решительную атаку на следующий день{192}.

До 5 часов вечера длилась адская канонада – был момент, когда на пространстве квадрата в версту стороной гремело с обеих сторон 700 орудий!

Всего с русской стороны убыло 58 тыс.{193} (1-я армия лишилась 38 тыс. из 79 тыс., 2-я – 20 тыс. из 34 тыс.), обе армии сведены в одну. Французский урон не менее 40 тыс. – 45 тыс. Пленных взято всего по тысяче с каждой стороны (и то израненных; в пылу боя пленных не брали). Трофеи Наполеона: оба русских укрепления, гора трупов и 15 подбитых пушек. Мы взяли 13 пушек.

Вечером французы совершенно очистили поле сражения, так что побоище разыгралось вничью.

«Из всех моих сражений, – вспоминал потом Наполеон, – самое ужасное то, что я дал под Москвой. Французы показали себя в нем достойными одержать победу, а русские – называться непобедимыми…»

Армия лишилась Багратиона, братьев Тучковых, Кутайсова, многих героев-командиров и свыше половины своего состава. Продолжать бой на следующий день было бы явным безумием, и Кутузов, конечно, на это не пошел. На приснопамятном совете 1 сентября в Филях он положил оставить Бонапарту Первопрестольную и тем спас страну и армию. «Неприятель распустится в Москве, как губка в воде! – заявил он и добавил – будут они мне жрать конину, как турки!»

Утром 2 сентября Москва покинута войсками и последними жителями, и к вечеру в нее вступил Наполеон. Привыкнув к низкопоклонству