Шрифт:
Закладка:
12-го июня Великая армия начала у Ковны переправу – и 16-го числа заняла Вильну. Жребий был брошен…
1-я армия отошла с Немана на Двину – от Вильны к Дриссе. По плану Пфуля там был приготовлен укрепленный лагерь, в который прусский стратег полагал упрятать русскую армию. Если бы план Пфуля был приведен в исполнение – русских на Двине ждала бы участь австрийцев при Ульме: гибель армии в этой мышеловке была бы обеспечена. «Славный по слухам» дрисский лагерь на деле оказался «образцом невежества», а самое движение на него нашей 1-й армии удаляло ее от 2-й и грозило самыми тяжелыми последствиями. По словам Ермолова, «если бы Наполеон сам направлял наши движения, то, конечно, не мог бы избрать для себя выгоднейшего»…
Тогда кончили тем, с чего следовало бы начать – избавились от душегуба-пруссака и решили действовать своим умом. Но избавиться от последствий «пфулевщины» было труднее – и много десятков тысяч русских солдатских ног было растерто в кровь, выправляя ошибки одной прусской головы… Главной заботой русских военачальников стало соединить две разрозненные армии – Барклая и Багратиона – в один кулак. А главной задачей Наполеона – не допустить этого соединения и разбить их порознь.
* * *
4 июня 1-я армия тронулась от Дриссы в восточном направлении – долиной Двины к Витебску. 2-я армия тем временем форсированными маршами пошла к Несвижу и дальше, от Буга к Днепру, на сближение с первой.
У Наполеона в пределах России было уже свыше 300 тыс., составлявших главную массу – центр, не считая вспомогательных «вассальных» войск, действовавших на флангах (пруссаки в Курляндии, австро-саксонцы на Волыни).
Император двинул главные силы – 150 тыс. Мюрата – на армию Барклая, решив обойти левый фланг 1-й армии и отрезать ее от Москвы и центральных областей. Своему брату – вестфальскому королю Иерониму{190} с 80 тыс. – он поручил нагнать Багратиона и разделаться с ним, в то время как корпус Даву – 50 тыс. – был двинут на пересечку отступления 2-й армии между двумя указанными массами. Армия Багратиона, таким образом, должна была попасть между молотом и наковальней, и в минских суглинках Корсиканец уготовил ей могилу. План был хорош – как и все планы Наполеона (удавшиеся и неудавшиеся), но сбыться ему было не суждено.
Сказалась старая петровская истина: «не множеством побеждают». Великая Армия 1812 года уже не была армией Аустерлица, ни даже армией Ваграма. Разношерстные, разноязычные, с бору да с сосенки собранные массы, где целые полки уже состояли из штрафованных и уклонявшихся от воинской повинности (так называемых refractaires), являлись тяжеловесным инструментом. Наполеону пришлось встретиться с отрицательными свойствами полчищ – и в первую очередь с их неповоротливостью и «тихоходностью».
Выполнение плана оказалось плачевным. Неспособный Иероним упустил Багратиона под Несвижем, за что был отставлен – и ведение всей операции против нашей 2-й армии поручено Даву. Этот последний предупредил Багратиона на путях к Минску. 2-я армия повернула на Бобруйск, где 6-го июля Багратион получил повеление идти на соединение с 1-й армией через Могилев и Оршу. Но Даву со своим корпусом уже стоял в Могилеве. Багратион попробовал пробиться силой – и корпус Раевского 11 июля атаковал Даву на позиции под Салтановкой, но не имел успеха, хотя и причинил французам более тяжкие потери (3500, тогда как у нас убыль 2500).
Даву ожидал нападения и на следующий день и сильно укрепился на своей позиции, но Багратион и не думал тратить свои силы и время на бесполезную борьбу. Он предоставил маршалу Франции ждать боя сколько тому вздумается, а сам быстро двинулся к Новому Быхову и перешел там 12 июля Днепр, искусно скрыв свое движение от французов завесой из конницы Платова. Когда же Даву наконец спохватился и сориентировался, было уже слишком поздно – русская армия вырвалась из белорусского мешка и быстрыми маршами пошла на Мстиславль к Смоленску. В сорокаградусную жару пятидесяти- и шестидесятиверстными переходами бесподобные полки Багратиона шли, не теряя ни обозов, ни отсталых. Участники этого памятного похода рассказывали, как от напряжения у солдат выступала кровь. Войскам разрешено было снять галстуки и расстегнуть воротники мундиров (что, между прочим, позволяет нам судить о дисциплине тех времен). Офицерские лошади были предоставлены под перевозку ранцев. Заботливость офицеров о подчиненных доходила до того, что многие несли по два и по три солдатских ружья.
В то время как Багратион совершал свой знаменитый марш-маневр от Несвижа к Смоленску, Барклай де Толли 11 июля, в день боя под Салтановкой, подошел к Витебску. Тяжеловесные полчища «двадесяти язык»{189} отстали от него почти на три перехода, и в то время как 1-я армия расположилась под Витебском, французские авангарды показались только у Бешенковичей в 50 верстах.
13 и 14 июля, когда Багратион переправлялся через Днепр, 1-я армия имела ряд жарких арьергардных дел при Островне и Какувячине. Здесь особенно отличился своим упорством арьергардный IV корпус графа Остермана (приказавшего «стоять и умирать»). Урон каждой стороны по 4 тыс. Барклай полагал, что Багратион идет к нему через Могилев, и решил выждать 2-ю армию под Витебском.
15 июля к Витебску подошел Наполеон, и генеральное сражение сделалось неизбежным. Однако, в ночь на 16-е Барклай получил от Багратиона известие о движении 2-й армии на Смоленск. Это совершенно изменяло обстановку, и Барклай немедленно же приказал 1-й армии сняться с биваков и отступать тоже к Смоленску (французы были обмануты разложенными кострами). Отступление это вызвало всеобщее неудовольствие и ропот в войсках.
22 июля обе русские армии соединились у Смоленска, пройдя – 1-я армия 560, 2-я – 750 верст в месяц с небольшим (38 дней) и с боями. «Радость обеих армий была единственным между ними сходством, – вспоминает про этот день в своих записках Ермолов. – 1-я армия, утомленная отступлением, начинала роптать и допустила беспорядки, признаки упадка дисциплины. Частные начальники охладели к главнокомандующему, и нижние чины колебались в доверенности к нему. 2-я армия явилась совершенно в другом духе! Звук неумолкаемой музыки,
