Шрифт:
Закладка:
Кому завидовать?
Как мало в тысячелетней истории России было идей, так скоро ведущих к всеобщему счастью. Накормить, одеть, обогреть – и все это в считанные годы. Сделать это не столько железной рукой (железа было много), сколько «энергией масс» в терминах большевизма. Сокольников, Юровский, Бухарин, Чаянов, Кондратьев. Зависть берет перед десятками профессоров, работавших в первой половине 1920-х годов. Тех, кто делал экономическое чудо, когда все растет на глазах. Жить по восходящей, когда в стране – беспрецедентный рост. Пасти идеи, усердствовать, не мелочиться. Заблуждаться. Громить друг друга. Их тексты и сегодня у нас на столах.
Большинство этих людей было убито в 1930-х. Им завидовать?
Да, завидовать. Нам не дано чувства макроэкономической удачи. Мы, войдя в 1990-е годы большим универсальным хозяйством, свинтили его. Мы, возвращаясь к рынку, не сделали еще одного чуда в России. И теперь бессильно наблюдаем, как общество слоится, как много в нем бедности, неизлеченного, как пустеют малые и средние поселения. И объясняем все это до бесконечности – почему так, и призываем – к чему? К тому, что кажется, никогда не произойдет.
Конец НЭПа
Он был закономерен. Он вытекал из самого существа большевизма. Нэп – как мягкая перчатка на железной руке. В конце 1920-х банки стягиваются в наиглавнейший Госбанк. Закрываются биржи. Нэпманов душат налогами. Ценные бумаги испаряются. Цены мертвеют, огосударствляются. Рынки – всё тише. Не какая-нибудь опера, а торжественный приход Его Величества прямого распределения продукции на госпредприятиях – командных высотах. Лимиты, задания, план, контроль при партийном взоре за исполнением задания. Кредиты – на автомате. Финансы – это госбюджет. Не люди – людские ресурсы. Рынка труда больше нет. Безработных быть не может. Биржи труда закрыты (1933 г.). Да, еще банкротства, суды. Физическое уничтожение частных предприятий.
В какой день это случилось? В июле или глухим ноябрем? Вчера еще нэп, рынок, пусть половинный, а сегодня – уже административная экономика! Год известен – 1929. Вчера ты еще там, а сегодня – уже здесь, за плотно закрытыми дверями. Хлопок, щелчок, двери закрываются!
Здравствуй, торжество «социалистического уклада»! Удельный вес «соцсектора» в продукции тяжелой промышленности в 1928 г. – 79,5 %, в 1933 г. – 99,5 %, в продукции сельского хозяйства – 1,8 % и 76,1 %, в розничном товарообороте – 75 % и 100 %, соответственно. В 1928 г. – 1,1 млн безработных, в 1933 г. – их больше нет. Где они – неизвестно. И нет больше «аграрного перенаселения» 1928 г. в 8,5 млн чел.[594] Где эти люди – кто знает?
И нэпа тоже нет. Он больше не существует. Есть административная экономика. Есть машина, перемалывающая людей. Есть величайшее напряжение сил нации еще на полвека, обернувшееся сумятицей 1990-х – 2010-х годов.
Как это можно судить? Да никак. Нет сил судить. Есть только один выбор – дать этой истории счастливый конец. Хотя бы в следующие полвека. Расцвет российских семей своей волей, своим желанием, своим имуществом – вместо бессмысленного, неумолимого оборота людских ресурсов на виду у хозяина. Быть в социальной рыночной экономике. Обогащаться! – повторим вслед за Бухариным. Мирового опыта – за миллион.
Под рукой лежит книга 1931 года, тиражом 100 тысяч. Темный переплет. И в ней сказано: «Сейчас положение такое, когда против нас обостренное наступление ведут наши враги, когда против нас консолидируются все силы реакции, когда против нас борются и империалистические хищники, и кулацкая агентура, и контрреволюционные организации, и попы всех оттенков исповеданий, когда… все направлено на то, чтобы нанести нам удар»[595]. И дальше – приговоры 14 руководителям из экономических ведомств за «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения и кредитной системы». Одни из многих.
Это и был конец нэпа.
И российская история пошла на новый круг, еще далеко не завершенный. Вопросы все те же – мера свободы, мера принуждения, темпы роста, модернизация и, самое главное, семьи, дети, состоятельность, уникальность каждой жизни. Когда?
Президент Петрова
Пара страниц из «Российской истории XXI века», найденной на чердаке.
«Как сообщал один из современников, годы правления президента Петровой отличались домовитостью. Став сооснователем “Женского клуба” президентов и премьер-министров (к тому времени их стало больше половины когда-то избранных) со штаб-квартирой в Женеве, она создала новую модель G-20, названную в просторечии – вместо “дипломатии канонерок” – “спа-дипломатией” или, как отшучивался ее супруг, Первый Муж России, “банным способом ведения внешней разведки”.
Именно тогда было создан “Великий Европейский союз” (Great European Union), в котором Россия сошлась с бывшими своими сестрами и достигла границ Средиземного моря, ибо Испания была уже покрыта российскими поселениями. Взамен была основана Касабланка-на-Амуре. Странным образом, множество испанцев рвалось на осеннюю путину к красной икре.
Во внутренней политике президент Петрова исходила из нескольких принципов, которые критики из оппозиционных партий называли феминистскими, чересчур женственными и не отвечающими мужской природе российской цивилизации.
Первый из них – “Обогащайтесь!”. Президент Петрова всегда любила швейцарское. Как она признавала, ее всегда поражали свежесть и тучность коров из этой милейшей страны, а также сосредоточенность ее жителей, веками накапливающих золотые монеты. Еще в первой из своих речей она вдруг сказала о том, что правильно было бы каждому из россиян стать чем-то вроде швейцарского гнома, раз уж мы расселись на невиданных, почти золотых ископаемых ресурсах, зарытых в каждом метре нашей земли.
В этом не было ничего нового, потому что сходную политику – сбережения каждого жителя – уже почти век проводили Норвегия и Объединенные Арабские Эмираты, но впервые эта идея была приложена к стране со 180 миллионами жителей.
“Лучше бы нам на время затвориться, – сказала Петрова в своей исторической речи, обращенной к работницам Уралмашзавода, – и, не напрягая силы, спокойно и разумно работая, накапливать свои семейные богатства – в каждой российской семье, ибо жизнь каждого российского человека драгоценна”.
Вторым историческим принципом внутренней политики Петровой стало, как она писала, “сбережение мужчин, служение мужскому началу, приходящему в упадок в Российской Федерации”. Действительно, к моменту ее избрания женщины в России в среднем жили на десять или даже на пятнадцать лет дольше мужчин и, будучи лишенными мужской ласки в старшем возрасте, были этим в целом недовольны. К тому же, как отмечали западные коллеги, возник “гэп”, то есть невиданный разрыв, между красотой и домовитостью российских женщин, всегда признанных в мире, и неустроенностью их сильной половины, вечно
