Шрифт:
Закладка:
Да, перевернуться! Гибкость ума и поведения поражает. Вместо унылого следования, год за годом, «коммунистическому производству и распределению», пока новую власть не снесут крестьяне – вместо этого налоги, торговля, коммерция, собственность! Возврат к рынку, частнику и – действительно, о ужас! – эксплуатации наемного труда, концессиям! Снова пустить на порог «иностранных хищников». Но зато – людей накормить, крестьян успокоить, выиграть время, накопить жирок. Нет, не страшно! Тем паче, оставив себе, государству, «командные высоты» – костяк экономики. Чтобы не зарывались! И ни в коем случае – свободы слова и идей, свободы партий, чтобы не мог победить рыночный человек. Хитрость, временная мера – но какая!
Этим нельзя не восхищаться, как мастерским шахматным ходом, к чему бы он ни привел! А к чему? С точки зрения правоверного коммуниста – в адское пекло.
Куда ты завел нас?
Привет тебе, буржуазия! В 1924/25 годах – ее уже 232 тыс. чел., в 1926/27 годах – 284 тыс. чел. Из них средняя и крупная – 84 и 105 тыс. чел. соответственно. И даже владельцы цензовых промышленных предприятий – 7 тыс. чел. А еще «мелкие полукапиталистические предприниматели», кустари с наемным трудом. Их грозная сила – в 325 тыс. чел. в 1924/25 годах и 376 тыс. чел. в 1926/27 годах. В деревнях – миллионы тех, кого потом назовут кулаками. Пока же они – «хозяева-предприниматели». В 1924/25 годах – 4,8 млн чел., в 1926/27 годах – 5,9 млн чел.[578]
Все эти люди в 1930-х исчезнут.
Свобода делать. Свобода торговать. И даже денационализация. За это раньше была бы пуля. Всю мелочь вернули в частные руки. Отдали в аренду, пусть восстанавливают. А государству оставили «командные высоты» – 4500 крупных предприятий с 80 % промышленных рабочих.[579] Тресты, синдикаты, коммерческий расчет, планы и вертикали, чтобы легче управлять.
Что еще? Это вы в 1917–1918 годах банки слили в один Народный банк?[580] А потом совсем прикрыли? Ну и ладно! Уже в 1926 г. сияют вывесками сотни банков и обществ взаимного кредита. В 1918 году убили ценные бумаги? Ну и что? В 1922–1924 гг. созданы более 160 акционерных обществ с капиталами от 100 тысяч золотых рублей. В 60 % обществ есть акционеры-частники.[581] Октябрь законопатил облигации? Ответ 1920-х – больше двух десятков выпусков облигаций. Хлебных, сахарных, золотых, выигрышных. Векселя? Эта чума капитализма? В 1920-х все устлано векселями, чтобы ускорить расчеты. Векселя и ссуды под них – это больше четверти активов банков.[582]
Кто там заколотил биржи в 1917 г.? К осени 1926 г. в России уже 114 товарных бирж. Купи-продай продовольствие, текстиль, металлы, все что угодно. А при них 10 фондовых отделов. Чем торгуют? Валютой, ценными бумагами. Для души в ГУМе, на Ильинке в Москве «американки» – черные биржи, доллары с рук. 40 % членов бирж – частники.[583]
И, наконец, счастье, денежная реформа 1922–1924 годов! Деньги стали твердыми. Тут тебе и золотой рубль, и серебро, и конвертируемый червонец, и казначейские билеты.[584] Совзнаки ушли в мир иной. Мир обрел ценность, измерение.
Что еще менять? При военном коммунизме цены стали сметными. Нет проблем! Освободить их у частников, в госсекторе взять под контроль! В 1922 г. в 2–9 раз превысили довоенные.[585] Разобраться в «ножницах цен между городом и селом» (промтовары дороже, хлеб – дешевле, чем должны быть). Винить за это тресты, монополии, всё по-взрослому![586]
Нет больше отъема, продразверстки, но есть – налоги! Сначала натуральные, а затем денежные. В 1920-х возникли десятки налогов, от местных до центральных. Чудесные имена: промысловый, уравнительный, трудгужналог, с ресторанных счетов, налог с высоких ставок заработной платы, надбавка в пользу последгола и т. п.[587] Куча акцизов. Винная монополия. А местное обложение! С лошадей, велосипедов, с увеселений, с дач, трактиров, со скота, пригоняемого на рынок. Что-то кажется знакомым в этом налоговом хаосе. «Приходится опасаться, что нынешний налоговый режим достиг чрезмерного напряжения».[588] И нам через сто лет тоже приходится.
Все это, конечно, впечатляюще. Но сделали-то что? Чудо.
Чудеса НЭПа
Народ был накормлен уже в 1922 г. Деревенские бунты закончились. В 1926–1927 гг. в промышленном производстве догнали 1913 г. Темпы роста 30–40 % в год.[589] И какая-то новая реальность.
1921 г. «На вокзале, как грязные собачонки, снуют голодные ребятишки: волна голода занесла их в сырой Петроград. ”Все для голодного Петрограда” – еще висят плакаты на стенах. ”Все для голодного Поволжья” – висит свежий плакат рядом на стене».[590]
А это уже ноябрь 1922 г. Вот что пишет Корней Чуковский: «Очень я втянулся в эту странную жизнь и полюбил много и многих… пробегая по улице – к Филиппову за хлебом или в будочку за яблоками, я замечал одно у всех выражение – счастья. Мужчины счастливы, что на свете есть карты, бега, вина и женщины; женщины с сладострастными, пьяными лицами прилипают грудями к оконным стеклам на Кузнецком, где шелка и бриллианты. Красивого женского мяса – целые вагоны на каждом шагу, – любовь к вещам и удовольствиям страшная, – танцы в таком фаворе, что я знаю семейства, где люди сходятся в 7 час. вечера и до 2 часов ночи не успевают чаю напиться, работают ногами без отдыху… Все живут зоологией и физиологией…».[591]
Другая жизнь. Дело, конечно, не в танцах и не в шелках с брильянтами. Это мелочи. А в том, что был задуман и совершен невероятный по удачливости переворот, из грязи да в князи. Стоило только приоткрыть дверь свободе – иметь, решать, копить – и страна, с еще живой деревней, с новой землей, взятой крестьянами, – сразу выкарабкалась. А в ней – бэби-бум. Население России в 1924 г. – 94,4 млн чел., в 1929 г. – 105,7 млн чел.[592] Высочайшая рождаемость (6,8 на одну женщину). В обреченной стране – не рожают.
Все было подчинено простым вещам – накормить, одеть, встать на ноги. И да, конечно, удержать власть. Иначе – вынесут! Советы без коммунистов! Этот лозунг Кронштадтского мятежа марта 1921 года исчез из массового сознания.
Да, еще! Темпы роста промышленности в 1922–1926 годах были гораздо выше 1930-х. И падать стали в 1927–1928 годах при сворачивании нэпа. Хотя, конечно, можно спорить до бесконечности
