Шрифт:
Закладка:
– Меня это вполне устраивает. Что бы ни происходило внутри квартиры, это личное дело собственника, и я стараюсь не совать в это свой нос.
Он что, не против этого? Это совершенно явно выходит за рамки «личных дел». Как он может просто закрывать глаза на подобное? Да кто бы смог?
Не обращая никакого внимания на мой испуг, хозяин прачечной говорит просто:
– Спасибо.
Я понятия не имею, за что он благодарит нас, но киваю ему в ответ.
– Не нужно беспокоиться ни о чем из этого, просто предоставьте это мне, – уверяет он нас.
Управляющий, кажется, вполне удовлетворен таким поворотом.
– Жизнь, конечно, интересная штука… Я думаю, что мне еще рано на покой. – И с этими словами он уходит, выглядя почти оптимистично, как будто все проблемы уже решены и беспокоиться правда не о чем.
«Послушайте, здесь, в вашем здании, кто-то умер! Как вы можете быть таким беспечным?»
Затем мне приходит в голову мысль – может быть, это полное безумие, но все же: если б управляющий сказал, что собирается вызвать полицию, не похоже, что хозяин прачечной просто безропотно согласился бы с этим. Вероятно, тогда он действовал бы более жестко. Когда он сказал: «Пожалуйста, предоставьте это мне», – за этими словами скрывалась едва уловимая угроза. Он вовсе не обращался к нам с просьбой. Да, это была угроза. Готов поспорить, что управляющий обратил на это внимание. И если так оно и было, то у меня нет иного выбора, кроме как тоже принять его план.
Теперь, когда мы остались вдвоем, он говорит, едва ли не запинаясь:
– Я так долго выполнял грязную работу…
– Простите?
– Я хотел заниматься чем-то, чтобы делать вещи чистыми и красивыми.
– Я вас не понимаю.
– Вот почему я открыл прачечную. И поскольку я беспокоился о тебе, то открыл ее неподалеку от того места, где ты живешь.
– Извините, я правда ничего из этого не понимаю. Можете ли вы… да что все это, в конце концов, значит?
Взгляд хозяина прачечной смягчается. На его лице обозначаются морщинки от улыбки.
– Ты и твой отец.
– Я и папа?
Я пытаюсь понять, что он имеет в виду, испытующе глядя на него, и его лицо расплывается в еще более широкой улыбке, как будто его щеки – это фрукты, из которых он хочет выжать весь сок; и из его глаз, словно в подтверждение этого, действительно начинают течь слезы, что только еще больше сбивает меня с толку.
– Ты и твой отец, вместе, вы победили его.
– Победили кого? Врача? Но зачем мы вообще с ним сражались?
Теперь хозяин прачечной по-настоящему плачет. Услышав мои вопросы, он торжественно кивает.
– Ты и твой отец объединились, чтобы победить его.
– Да что же это…
Мне жаль, что я не могу разделить его эмоций, но я чувствую себя зажатым между вопросительными знаками, связанным настолько крепко, что не могу сдвинуться ни на дюйм.
– Кем был мой отец?
Вот он, наконец, ключевой вопрос.
В его глазах блестят слезы.
– Твой отец?
– Кем он был?
– Он был твоим отцом. Вот и всё.
– Я не…
– Просто обычным, хорошим отцом. Разве нет?
Эпилог
Кацуми
На обратном пути домой мне все еще кажется, будто я блуждаю во сне. Я проплываю через железнодорожный вокзал и возвращаюсь в свою квартиру в таком оцепенении, что удивительно, как я не попадаю под машину.
– Пожалуйста, забудь все это, – сказал хозяин прачечной, и теперь его слова эхом отдаются у меня в голове. – Ты можешь просто выбросить все это из головы.
– Вы хотите, чтобы я просто все забыл?
– Только не твоего отца – ты никогда не должен забывать своего отца, – ответил он с улыбкой. – Но тебе лучше не зацикливаться на том, что произошло здесь сегодня.
Папина секретная квартира, мертвый врач, арбалет, взведенный на выстрел, когда кто-то откроет дверь, устройство слежения в моем костюме – все это было настолько необычно, что я никак не мог забыть этого. И все же… может быть, потому, что мое сердце не хотело принимать ничего из этих поразительных откровений, чем ближе я подходил к своему дому, тем больше испарялось ощущение того, что я действительно пережил все это, оставляя после себя что-то туманное и расплывчатое.
Единственное, о чем мы еще говорили с хозяином прачечной, была папина квартира. Папа купил ее, но я понятия не имел, как оплачивались ежемесячные платежи. Когда я сказал об этом, хозяин прачечной ответил, что разберется с этим. Я не знаю, что именно он планировал сделать, но, предполагая, что у папы был счет – секретный счет – и там все еще оставались какие-то средства, я попросил хозяина прачечной пожертвовать все это куда-нибудь.
– Мой отец действительно покончил с собой? – Только в самом конце нашего разговора я вспомнил, что нужно спросить о том, что меня больше всего интересовало.
– Нет, он этого не делал.
Я не ожидал такого прямолинейного ответа. И не был готов принять его, не зная, что мне теперь делать с этой информацией.
Когда я спросил, почему он умер, мужчина ответил неопределенно, сказав только, что папа ввязался в какую-то опасную историю.
– Но Миякэ-сан не выбирал смерть, – заверил он меня.
Когда мы расставались, хозяин прачечной попрощался со мной, и я понял, что его прачечная больше не будет работать. Я представил, как иду сдавать свою одежду – и нахожу на двери объявление о том, что они закрыты.
Когда я отпираю дверь своей квартиры и распахиваю ее настежь, я почти ожидаю, что в меня полетит стрела из арбалета. Конечно же, этого не происходит. Если стрела была символом невезения, разрушающего жизни, то, что летит в меня сейчас, – это полная ее противоположность, луч света, который озаряет мою жизнь. Ко мне бросается мой сын Дайки. Он обнимает меня, радостно крича, что папа дома.
– Бабушка тоже здесь!
– О, правда?
Мама сидит в гостиной. Кажется, есть какое-то символическое значение в том, что она появилась в тот же день, когда я столкнулся с чем-то опасным и неожиданным, пытаясь проникнуть в тайны прошлого моего отца. Как раз в тот самый момент, когда я задаюсь вопросом, почему она решила прийти именно сегодня, из кухни приходит Маю.
– Я хотела услышать несколько историй о твоем отце, – объясняет она.
– Писать об этом было бы слишком долго, – говорит мама. – Так что я подумала, что будет проще прийти и поговорить об этом
