режиссер Зандер Шульц выступил с заявлением, в котором утверждается, что он никогда не наблюдал никакого сексуального насилия на съемочных площадках своих фильмов. Рэндольф снималась у Шульца в “Яростной” – фильме, который, как принято считать, сделал ее актрисой первого ряда.

В киноиндустрии делается все больше предположений о том, кто из виновных остается неназванным; репутация множества звезд и руководителей уже запятнана.

Значит, Холли заговорила об этом, но всей истории не рассказала. Интересно, что ее останавливает. Угроза судом? Подписка о неразглашении, которую ее заставили дать после того, как я потеряла с ней связь? Присланная таинственная бутылка “Моэта”, подразумевающая угрозу?

А может быть, она ждет, чтобы кто-нибудь еще высказался, чтобы нашелся еще хоть один человек, способный подтвердить правду, которую она скрывает?

И я понимаю, что даже теперь не очень-то знаю всего, что случилось с Холли в те несколько месяцев, что мы были друзьями и коллегами там, в залитом солнцем Лос-Анджелесе, десять лет назад.

Поэтому я, подобно всему остальному человечеству, покорно дожидаюсь, когда с ее губ слетит следующая реплика.

Когда будете готовы, Холли Рэндольф.

В воскресенье я, как примерная дочь, отправляюсь во Флашинг. Димсамы в ресторане, кругом, куда ни глянь – рыдающие младенцы и суматошные разновозрастные семьи, объедающиеся за круглыми столами. Их жизнь продолжится, не потревоженная заявлениями для прессы от знаменитостей, с которыми они никогда не встретятся.

Потом мы с родителями отбываем к ним на квартиру, где опять пьем чай и смотрим новые видео от Карен: ее дети выступают с фортепьянным концертом. Я опять уверяю родителей, что их тридцатидевятилетняя одинокая дочь в полном порядке, что им не нужно обо мне беспокоиться и нет, не нужно пытаться свести меня с сыном отцовского однокашника, который недавно разъехался со своей подружкой-блондинкой со Среднего Запада.

– У меня все отлично. Правда, – говорю я им на своем нескладном кантонском.

Думать я могу только об этой нестандартной бутылке шампанского, спрятанной под раковиной, как бомба с часовым механизмом, невидимой.

Когда я выхожу из их дома, небо темнеет, облако скрывает октябрьское солнце. Сразу к метро я не иду – решаю заглянуть в библиотеку Куинса, ноги сами ведут меня некогда привычной дорогой туда, где она высится над оживленной развилкой; мимо, как всегда, толпой валит народ.

Я жду приступа ностальгии, когда вхожу в стеклянные двери, но внутри все обновлено. В диковинку видеть ярко-белые стены, высокотехнологичные сенсорные экраны, заменившие бесхитростные карточные каталоги моей юности.

А вот демографические показатели не изменились: читальный зал по-прежнему заполнен китайцами всех возрастов, стариками, детьми, одинокими подростками с рюкзаками. Все читают или печатают, как-то по отдельности изо всех сил стараясь соответствовать стереотипу прилежного, усердного китайца.

Все эти поколения, целеустремленно занимающиеся вокруг меня в тишине, действуют на меня как-то ободряюще.

На нижнем этаже я обнаруживаю несколько полок, заполненных подержанными материалами, продающимися по цене от доллара до трех. Книги, DVD, CD, в которых библиотека больше не нуждается. Меня всегда тянет к таким полкам – мало ли на какие списанные сокровища наткнешься. Перебираю коробочки с DVD, мысленно пробегая мимо сиквелов боевиков, инфантильных шаблонных комедий и мелодрам, которые мне до лампочки.

И там – на средней полке, между римейком фильма ужасов и вторым сезоном всеми любимого ситкома из девяностых, – я замечаю знакомое название: “Яростная”.

Здесь? На нижнем этаже библиотеки Куинса?

Говорю себе, что это просто совпадение: “Яростная” была популярным фильмом. В библиотеке, наверное, было несколько экземпляров, вот один и решили продать.

Этот минималистичный шрифт и палитру я где угодно узнаю. Переворачиваю коробочку с DVD: крупный план лица Холли в три четверти, в глазах – намек на страх, уравновешенный проблеском героической решимости.

Это совпадение действует мне на нервы. Удивление, омраченное тошнотой, всегда сопровождающей воспоминания об этом фильме.

Но и отчетливая гордость тоже.

Я переворачиваю коробочку, просматриваю титры на задней стороне. А там, если как следует прищуриться, можно увидеть мое имя, втиснутое между всеми прочими. Ассистент продюсера: Сара Лай.

Это мое имя! Хочу я крикнуть ближайшему ко мне человеку. Глядите, это я! Я сделала этот фильм!

Я едва не указываю на это библиотекарше, когда даю ей два доллара за DVD. Но мне не хочется привлекать внимания к иронии всей этой ситуации. Она спросит, продолжаю ли я делать фильмы, и на ее лицо набежит разочарование, когда я скажу, что нет, больше не делаю. Поэтому я запихиваю подержанный DVD в сумку и выхожу из библиотеки Куинса, оставляя позади этот светлый интерьер, это пространство, одновременно привычное и новое, где вполголоса переговариваются тихие люди, надеющиеся на будущее.

Я – всего лишь еще одно лицо в море черноволосых индивидов: шагаю по тротуару, ныряю в подземку и сажусь в поезд.

Дома я вставляю серебристый диск в DVD-проигрыватель. На нем есть царапины – на любом библиотечном DVD они будут, – но после нескольких пробуксовок на телеэкране загорается меню.

Казалось бы, я, как ассистент продюсера, должна быть неплохо знакома с DVD с “Яростной”. Но прокатные сроки так сдвигались, что DVD вышел спустя порядочное время после того, как мы сняли фильм – почти через два года после той осени в Лос-Анджелесе. Ну а к тому моменту… фильм меня уже не очень-то занимал: мои к нему чувства исказились до неузнаваемости.

Я помню, что мне прислали несколько этих DVD, но радости они мне доставляли мало. Один я подарила родителям, по одному брату с сестрой, остальные же пылились где-то среди моих вещей – как были, в целлофане.

Все эти годы меня не особенно тянуло смотреть этот фильм, хоть он и утверждался все прочнее в культовом статусе как образцовый инди-триллер, хоть мое имя и впихнули в титры.

Теперь, десятилетие спустя, я сижу на диване, уставившись на DVD-меню на экране. Фоновая музыка – напряженная, но сдержанная: неспешный гитарный перебор, достигающий зловещего крещендо и повторяющийся сначала – по кругу. Снова и снова слышать ее – нервирует, и в какой-то момент я выключаю звук, раздумываю, что бы выбрать.

В самой мысли об этом фильме есть что-то больное, какой-то яд, опоганивший все мои ассоциации с ним. Я вдоволь наплавалась в этом токсичном озере за последнее время – с тех пор как начала говорить с Томом.

Поэтому я пренебрегаю пунктом “Просмотр фильма” и выбираю “Дополнительные материалы”. Вырезанных сцен нет, но я смотрю первый трейлер фильма. Придурковатый мужской голос вводит нас в курс дела: “Она потеряла любимого человека – но не знала, какой он