Шрифт:
Закладка:
Понимая, что мне нужно что-то сделать, я отложил этот профиль в сторону и взял следующий в стопке, надеясь, что смогу справиться с ним побыстрее и просто оставлю другой напоследок. Но опять же, я запнулся, не закончив. Хотя на этот раз я, по крайней мере, добрался до третьей страницы.
Этот профиль был создан компанией, которая искала способ продавать свою продукцию покупателям с низким доходом. Хотя их продукция никоим образом не считалась товаром высокого класса, это были гаджеты, которые были не нужны — это означало, что им нужна была маркетинговая стратегия, позволяющая продавать бесполезное дерьмо людям, которые не только не могли себе этого позволить, но и не нуждались в нем.
Честно говоря, это вывело меня из себя.
Что и было главной причиной, по которой я перестал изучать его.
Это заставило меня подумать о Филлис и семьях в школе Брук, например, о маме маленького мальчика, которая плакала слезами искренней благодарности за несколько долларов, которые Брук дала ей. Конечно, я мог бы придумать множество способов убедить их потратить пятьдесят баксов на освежитель воздуха, которым можно управлять с помощью приложения, но это означало бы, что я вычту деньги из их и без того ограниченного бюджета на продукты или счета за газ. Что не принесло ничего, кроме тошноты в животе, потому что раньше я поступал именно так. Я не мог вспомнить, сколько контрактов я приобрел за эти годы, создавая рекламу, направленную на то, чтобы убедить покупателей с низким доходом или представителей среднего класса потратить деньги, которые они должны были сэкономить, на вещи, которые им не нужны.
Вместо того чтобы закончить с профилями — любым из них — я схватил свой телефон и пролистал свои контакты, понимая сейчас больше, чем когда-либо, что мне нужно было сделать. Это уже давно не выходило у меня из головы, но пришло время что-то с этим делать.
***
Последние две недели мы с Бридж проводили вместе почти каждую ночь. Либо я оставался у нее, либо она приходила ко мне. Филлис полностью приняла меня благодаря ремонту, так что у нее не было проблем с тем, что я остался там на ночь. Хотя, я не стану врать… это все еще было немного странно, как будто твоя мама была дальше по коридору.
Я никогда не уставал от того, что она была рядом. На самом деле, все было совсем наоборот; всякий раз, когда мы не были вместе, я жалел, что мы не вместе. Вот уже более трех недель я не появлялся в офисе раньше восьми и каждый день выходил за дверь в пять, ни минутой позже. Если, конечно, это не был редкий вечер, когда я не видел Брук. Но сегодня, после проблемы, возникшей у меня с этим профилем, я закончил все необходимые звонки и ушел вскоре после четырех.
Я просто не мог дождаться начала своих выходных.
Это не было моим типичным мышлением. Обычно выходные только расстраивали меня. В то время как большинство людей ходили гулять или строили планы с друзьями, я смотрел фильмы, положив ноутбук на колени. Я ходил в магазин за едой или за чем-то еще, что мне было нужно, но, если не считать этого и семейных ужинов по воскресеньям, мои выходные были одинокими и скучными — то, чего я по-настоящему не осознавал примерно полтора месяца назад. Именно тогда моя жизнь резко остановилась, заставив меня хорошенько взглянуть на себя и на то, куда я направляюсь. С тех пор как Брук вошла — или, лучше сказать, вновь вошла — в мою жизнь, произошли едва заметные изменения. Во мне. Во благо.
Например, не жить в моем офисе.
Мои родители с юных лет внушали нам, что работа на первом месте. Всегда. Несмотря ни на что. Когда мне было два года, я упал, и мне пришлось накладывать швы; именно моя няня отвезла меня в больницу и держала за руку. Я, конечно, ничего из этого вспомнить не мог, но эта история — как и многие другие — была рассказана мне. Я привык к отсутствию своих родителей, потому что именно так обстояли дела в нашем доме.
И впервые в своей жизни я осознал, насколько это ненормально.
Глядя сейчас на Брук, свернувшуюся калачиком у меня на груди и обнимающую меня одной рукой, я задумался о ее воспитании. Не то чтобы я никогда не задумывался об этом раньше; я всегда знал о ее маме и о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться. Но теперь мне казалось, что я смотрю на это через другую призму.
Мне не было ее жаль. Я не испытывал жалости. Я восхищался ею. Но в то же время я чувствовал злость — в основном на себя. Я знал ее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Конечно, мне было шестнадцать или семнадцать, так что у меня не было средств, чтобы помочь, но это не остановило разочарование, которое горело внутри из-за того, что я ничего не сделал. Ни когда она была ребенком, ни когда училась в старшей школе, сталкиваясь с диагнозом своей мамы, и ни несколько лет спустя, когда ей пришлось похоронить своего единственного родителя.
Хотя я знал, насколько неразумно злиться на себя из-за таких вещей, это не изменило моих чувств. Технически я был знаком с ней, пока она разбиралась со всем этим, и, что еще хуже, я знал, что это происходит. Нелли часто говорила об этом, когда звонила, чтобы проведать меня после того, как я уехал учиться в колледж. Наверное, было то, что злило меня больше всего — тот факт, что я был в курсе ее ситуации, знал ее лично, но никогда ничего не делал, чтобы помочь или защитить ее.
Это осознание сильно поразило меня, потому что, когда я смотрел на нее,