— на свой лад — так, как живет он. Тогда у нас будет культура, ибо тогда у нас будет жизнь».

Этот интегральный момент связи между человеком-творцом, народом и национальным духом Гордон обозначает в других своих сочинениях словами «человечный народ» или «народ людей» (ам-адам), и вопрос, который он ставит перед сионизмом как вызов — сможет ли сионизм создать такой новый и радикальный момент. Национальность, утверждает Гордон в статье «Наш труд отныне» (1920), связана с космическим моментом, с тем, что человеку необходимо космическое существование. Ни одна национальность не определяется только языковой, религиозной или исторической связью. Этот космический момент, заключающийся в национальной самостоятельности и самобытности, «отсутствует у нас в странах диаспоры, и его мы стремимся обрести в Эрец-Исраэль». Именно такого самораскрытия еврейского национального Я стремится сионизм достичь путем трудовой деятельности в стране:

«Мы, оторванные от наших корней, должны познать и подготовить почву, на которую мы приходим, чтобы вжиться в нее; узнать и понять климатические условия… Мы, вырванные из природы, уже забывшие вкус естественной жизни, — мы вынуждены, чтобы выжить, заново искать связи с природой, открыть с ней новый счет».

По этой причине Гордон не считает целесообразным включение в борьбу международного пролетариата, интересы которого иные, а трудности проистекают из другого комплекса условий. Присоединение к социалистическому Интернационалу, возражает Гордон товарищам из рабочего движения, превратит сионизм в нечто побочное по отношению к усилиям международного пролетариата; а ведь именно ввиду особенностей еврейского вопроса и его трудностей сионизм требует концентрации, а не распыления национальных сил. С другой стороны, Гордон предостерегает от превращения еврейского населения в стране в еще один простой придаток мирового еврейства, настоятельно требует особого отношения к Стране Израиля и превращения ее в мировой центр еврейства.

«Мы стремимся к созданию в Эрец-Исраэль нового израильского народа, а не колонии народа, живущего в диаспоре, не продолжения галута в новой форме. Мы стремимся к тому, чтобы Страна Израиля стала метрополией группировок, находящихся в остальных странах — ее «колоний», а не наоборот».

«Учредительные» планы, вытекающие из общей концепции Гордона, идут далеко: перенос центра тяжести сионистского движения с политических организаций за рубежом в среду еврейского населения Эрец-Исраэль, воплощающего теорию в жизнь, в действительности сочетается у него с передачей политической силы общего сионизма рабочему движению, составляющему экономико-социальную основу сионизма. Несмотря на то что все это — позиция силы, а философия Гордона является культурно-антропологической и, казалось бы, аполитичной, политический вывод относительно центрального места Эрец-Исраэль в политической гегемонии рабочего движения — это практика, вытекающая из его теории. И не вследствие организационно-профессиональной мощи рабочего класса, а ввиду интегральной связи между непосредственной физической работой, исполняемой трудящимся, и коренным переворотом, имеющим космический аспект, который А.Д. Гордон считает необходимым для успеха сионизма.

В сущности, Гордон был мыслителем-пессимистом, выразителем неудовлетворенности культурой, неудовлетворенности, проходящей красной нитью через философию Европы от Руссо до Достоевского и Фрейда. Исходя из этой концепции, он с тревогой смотрит на мощь психологических и социальных факторов, отдаливших еврейский народ от производительного труда и тем самым оторвавших его от родины. Диаспора настолько укоренилась в еврейских душах, утверждает Гордон, что сионизм воспринимается чуть ли не как бунт против двухтысячелетней еврейской истории и еврейского приспособления к состоянию отчужденности. По его мнению, в случае, если и этот радикальный бунт не сумеет снять налет с души еврейского народа, политическое дело сионизма может постигнуть жестокое разочарование.

Именно вследствие этого глубокого пессимизма — значение которого выходит за рамки времени жизни Гордона и эпохи Второй и Третьей алии — столь глубоко и значение деятельности, и личного примера всей его жизни. Сионизм для него был не набором громких фраз и лозунгов, не цепью одних лишь исторических анализов, не опьянением символами и церемониями, а заповедью жизни, религией дела. В этом диалектическая аналогия с еврейской религией, как религией практических заповедей, а не культа, в этом теоретическое оправдание его концепции, придававшей труду чуть ли не религиозный смысл.

Приложение

АД. Гордон. ЗАДАЧИ, СТОЯЩИЕ ПЕРЕД НАМИ (1920)[40]

В национальном есть космический элемент, и он решает дело. Лучше всего определить его как смесь пейзажей родной страны с духом народа, ее населяющего. Это главный источник жизненной и творческой силы народа, его духовных и культурных идеалов. Любое скопление людей может составить общество в механическом смысле слова, общество, способное двигаться и действовать, но лишь при наличии космического элемента создается органическое национальное целое, одаренное творческой энергией.

Я полагаю, что каждому из нас следует на минуту уйти в себя, освободиться от всяких внешних влияний — и от влияния нееврейского мира, и от влияния нашего еврейского прошлого, а потом с предельною простотой, серьезностью и честностью задать себе вопрос: в чем, в сущности, состоит цель нашего национального движения? Что ожидаем мы найти в Палестине такого, чего не может нам дать ни одна другая местность? Почему должны мы отгородиться от народов, среди которых жили всю жизнь? Отчего должны мы покинуть землю, на которой родились, где сложились наши характеры, землю, оказавшую столь глубокое воздействие на дух каждого из нас? Разве не следует нам без оговорок примкнуть к этим народам в великом труде ради прогресса человечества? Другими словами — почему бы нам не ассимилироваться без остатка среди этих народов? Что останавливает нас?

Безусловно, не религия. В наше время человек вполне может прожить безо всякой религии. Что же до тех, кто еще сохраняет горячую преданность иудаизму — только как религии, — у них есть все основания надеяться на полную победу принципа свободы вероисповедания в не слишком отдаленном будущем. Конечно, достижение этой цели в скором времени куда более вероятно, чем наше окончательное национальное Избавление. Как бы то ни было, усилия по достижению религиозной эмансипации, очевидно, принесут плоды куда раньше. И тогда настанет время, когда каждый еврей, если он того пожелает, сможет жить как русский, немец, француз (или кто угодно) еврейского вероисповедания и чувствовать себя преотлично. Уже сегодня есть такие случаи, хотя пока это не очень легко.

Рассуждения, что это невозможно, что евреи не могут ассимилироваться, — чисто умозрительные. История видела растворение почти всех древних народов — почему должны евреи составлять исключение? Ассимиляция возможна, если мы пожелаем, если согласимся на нее, если перестанем бороться против нее с таким упорством. Одна только неспособность умереть — недостаточное основание для выживания народа. Это пустое и бесплодное отрицание становится абсурдным, если его используют как довод, чтобы остановить тех, кто желает отколоться от еврейства. На практике процесс ассимиляции шел с нарастанием,