стороны. В Чехословакии Горвиц-Самойлов продолжил контактировать с японской разведкой через секретаря посольства империи, параллельно создавая и руководя нелегальной резидентурой ОГПУ в Польше, Румынии, Югославии, Венгрии и в самой Чехословакии. Благодаря Иванову Москва получала сведения о состоянии вооруженных сил этих стран, внутреннем положении Чехословакии, документы, касающиеся мобилизационных планов, военного производства, авиации и других военно-технических вопросов. Однако весной 1924 г. в агентурной группе Горвиц-Самойлова в Чехословакии случился провал и, опасаясь ареста, разведчик покинул страну. Дальнейшая его судьба неизвестна, однако в итоге польской контрразведке и, вероятно, японскому военному атташе стало известно о связях предприимчивого журналиста с советской внешней разведкой730.

Помимо Ямаваки систематической отправкой агентов в Петроград и Москву занимался военный атташе в России майор Обата Тосиро, тем более что после отъезда Комацубара домой и до прибытия нового помощника капитана Андо Риндзо с августа 1921 г. по февраль 1922 г. он постоянно находился в Таллине. Зимой – летом 1921 г. Обата получил от своей агентуры ряд сообщений о тяжелом положении в снабжении продовольствием красноармейцев и жителей Петрограда, перебросках советских войск в Сибирь, хищениях продуктов и топлива на железных дорогах и промышленных предприятиях, кронштадтстком восстании и движении А.С. Антонова на Тамбовщине, мерах советского правительства по подавлению мятежей и обеспечению населения едой, состоянии войск столичного гарнизона, однако к концу года 90 процентов телеграмм резидента уже опиралось на публикации советской и европейской печати731.

Анализ сообщений зарубежного разведаппарата Генштаба в Европе показывает, что в 1921–1922 гг. ему удалось собрать исчерпывающую информацию о военно-политической и социально-экономической обстановке в Советской России. Наряду с чисто военными вопросами большое внимание в докладах европейских резидентур уделялось мерам советского правительства по восстановлению народного хозяйства в рамках принятой на X съезде РКП(б) новой экономической политики, первое сообщение о чем поступило в Токио из Берлина уже 22 марта. Доклады майора Обата красной нитью пронизывала мысль о том, что наряду с мерами экономического характера – заменой продразверстки продналогом, переводом предприятий на сдельную форму оплаты труда, уменьшением числа получающих государственную дотацию служащих и рабочих – правительство В.И. Ленина в условиях тотальной разрухи и неурожая отказалось от немедленной реализации идеи мировой революции и взяло курс на установление широких торговых контактов с ведущими странами для получения оттуда материальной помощи: в направленной 17 февраля 1922 г. телеграмме о реорганизации ВЧК в ГПУ, денационализации части промышленности и разрешении свободной торговли Обата, в частности, акцентировал внимание Токио на том, что все это делается в преддверии мирной конференции в Генуе «в расчете на получение иностранной материальной помощи для выхода из финансово-экономического кризиса»732.

Вытекавшая из материалов военной разведки и МИД нацеленность Москвы на восстановление отношений с великими державами ради скорейшего возрождения экономики подталкивала Токио к нормализации двусторонних контактов, тем более что провал меркуловского наступления весной 1922 г. и уход в середине июня в отставку правительства Такахаси Корэкие, стоявшего на позициях интервенции, сделали бессмысленным дальнейшее пребывание Владивостокской армии на Дальнем Востоке. 23 июня новый кабинет принял решение о выводе войск и 4 сентября начал переговоры в Чанчуне с делегациями ДВР и РСФСР. Хотя через три недели они были прерваны из-за отсутствия прогресса по вопросам компенсации убытков за «николаевский инцидент» и вывода японских войск с Северного Сахалина, в феврале следующего года начались негласные переговоры между бывшим министром иностранных дел Японии Гото Симпэй и советским полпредом в Китае А.А. Иоффе, приведшие к восстановлению в мае 1925 г. советско-японских дипломатических отношений.

Таким образом, аппарат военного атташе при японском посольстве в России являлся в октябре 1917 – августе 1918 г. основным для Генштаба источником информации о РСФСР. Если до мая 1918 г. военный атташе и его помощник выступали противниками отправки войск на советский Дальний Восток, опасаясь создания военного блока Москвы и Берлина, то после начала белочешского мятежа стали активно отстаивать этот проект. При общей слабости работы советской контрразведки сотрудникам ВАТ удалось создать агентурный аппарат в Советской России, который, однако, не имел доступа к документальным данным и не мог адекватно осветить состояние Красной армии, что негативно сказалось на оценках военной разведкой Японии перспектив Белого движения в 1919 г.

После разрыва дипломатических отношений с Москвой японский Генштаб образовал ряд новых резидентур по Советской России в Архангельске, Стокгольме, Париже, Стамбуле, Варшаве, Таллине и Берлине. Основными для них методами сбора данных были получение информации от разведорганов союзных держав (Великобритании, Франции, Польши, Румынии, Эстонии, Финляндии, Италии), командований белых армий (Е.К Миллера, Н.Н. Юденича, П.Н. Врангеля), анализ советской и эмигрантской печати, а также вывод маршрутной агентуры в РСФСР. При этом до 1921 г. разведаппараты Генштаба в Европе практически не испытывали на себе давления отвлеченной на борьбу с белыми спецслужбами и разведорганами их континентальных союзников советской контрразведки.

Несмотря на отсутствие агентурных позиций в органах военного и государственного управления Советской России, с 1920 г. европейские резидентуры стали более реалистично оценивать положение дел в РСФСР, а поражение Белого движения, нормализация советско-польских отношений в 1920 г., переход к новой экономической политике, демобилизация вооруженных сил и готовность Москвы к рациональному диалогу с империей на приемлемых условиях, нашедшие отражение в докладах военной разведки кабинету министров Японии, стали одним из факторов принятия Токио 23 июня 1922 г. решения о выводе Владивостокской экспедиционной армии и начала зондажных переговоров о восстановлении дипломатических отношений.

В целом органы военной разведки Японии в Европе, Корее и на Сахалине не только решали задачи по информационному обеспечению имперской политики создания буферного государства на советском Дальнем Востоке и безопасного пребывания там японских колонистов и экспедиционных войск, но в ряде случаев выступали посредниками в негласных контактах Токио с центральными и региональными властями РСФСР (ДВР) по вопросам нормализации двусторонних контактов и урегулирования споров (деятельность Комацубара Мититаро в 1920 г. и Мацуи Такуро в 1922 г.).

Заключение

Формирование органов военной разведки Японии происходило на фоне революционных изменений японского общества в конце XIX в. В результате незавершенной реставрации Мэйдзи и войны с Цинской империей Япония превратилась в крупнейшую региональную державу, которая в условиях дефицита ресурсов и узости внутреннего рынка сбыта взяла курс на аннексию Кореи и северо-востока Китая. Являясь частью государственного аппарата, японская военная разведка действовала в строгом соответствии с внешнеполитической доктриной империи, поэтому в 1871–1922 гг. не только занималась сбором и анализом информации, но также активно участвовала в дестабилизации обстановки в соседних странах.

В основу строительства японской армии и ее разведывательных органов лег прусский военный опыт. В соответствии с рекомендациями немецких специалистов с 1885 по 1899 г.