Ну а что же Зингер? Несмотря на все их ссоры и отказ от его подарков, он всегда возвращался к ней. Чем же она его так привлекала? Айседора однажды спросила его об этом, и он, после некоторого раздумья, ответил: «У тебя хорошая кожа, и мне с тобой никогда не скучно»16.

Этот ответ, при всей его оригинальности, весьма знаменателен. Айседора очень отличалась от того великосветского круга, в котором вращался Зингер. Она была очень необычна и не обременена условностями. Хотя он и принадлежал к высшему обществу, был богат, могущественен и благодаря замужеству сестер обладал значительными связями, гены его отца, очень бедного по происхождению, и большие семейные сборища заставляли его задумываться над тем, к какому же кругу он в действительности принадлежит. Как и танцовщица, он прекрасно помнил о старых семейных скандалах, которые были замяты. Айседора, однако, не принадлежала к высшему свету и относилась весьма равнодушно к общественному мнению, что казалось ему и тревожным, и будоражащим.

Кроме того, у нее была цель в жизни. Она была «человеком действия». Зингер же, хотя и обладал вкусом, интеллигентностью и амбициями, в основном проявлял свою энергию урывками, начиная и тут же бросая различные проекты17. Будучи очень богатым, он не нуждался в постоянной упорной работе. Он любил представить себя архитектором, но мог в любой момент разорвать свои обязательства и уплыть на яхте… Ему не нужно было, как вначале его отцу, постоянным трудом зарабатывать себе на хлеб18.

Однако он был очень упрямым и, подобно Айседоре, не терпящим возражений, меряя все вокруг по большому счету. Айседора сотни раз предлагала ему способы применения его энергии, и, помогая ей в ее начинаниях, он таким образом вносил свой вклад в искусство. Более того, она всегда знала, на что потратить деньги, будь то основание школы, строительство театров, помощь беженцам или просто устройство вечеринок. «Я всегда думала о том, какой прекрасный праздник можно было бы устроить, если иметь много денег, — писала она и с сожалением добавляла: — Мне всегда казалось, что богатые люди никогда не могут развлечь сами себя»19. Она, как и Зингер, была и щедра, и великодушна.

И хотя она принимала от него подарки, как императрица могла бы принимать дары от короля, платящего ей дань, ей необходимо было продемонстрировать, что подчиняется она лишь себе самой. Ее независимость должна была убедить его, что она любит его не из-за денег20, и она не упускала случая показать это. В конце концов, что вполне естественно, его стала раздражать эта ее черта.

Но зато другие черты ее характера были поистине очаровательными. Зингер был очень привязан к своей матери21, и Айседора в те моменты, когда не конфликтовала с ним, была необыкновенно добра и женственна. Таким образом, Зингер и Айседора нашли друг в друге то, в чем остро нуждались, хотя, безусловно, в них были и раздражающие их обоих черты характера.

Необдуманный отказ Айседоры стоил Зингеру 100 тысяч долларов22, которые он потерял на продаже опциона на Мэдисон-сквер гарден. Более того, ей он стоил потери любви отца ее дорогого, незабвенного Патрика, человека, от которого она зависела очень во многих вещах, как материальных, так и духовных. Глубоко уязвленный и все еще сильно сердитый, Парис отвергал все попытки примирения.

Его уход оставил непредусмотрительную Айседору с огромным неоплаченным счетом за отель и такими же счетами за содержание ее учениц. По счастью, у нее еще оставались бриллиантовое колье, изумрудный кулон и шуба из горностая — подарки Зингера, так что она продала все это и сняла на лето дом на Палм-Бич. Здесь она собирала своих учениц, приглашала старых и новых друзей, среди которых были скрипач Исайе и драматург Мерседес де Акоста. С ученицами и гостями жаркие месяцы лета пролетели быстро и весело, и к началу осени деньги у Айседоры практически кончились.

Необходимо было вновь приниматься за работу, поэтому она подписала контракт на выступления в Калифорнии. Именно тогда, впервые после двадцатидвухлетнего перерыва, когда она уезжала отсюда молодой непризнанной танцовщицей семнадцати лет, Айседора снова увидела родной Сан-Франциско. Теперь ей было тридцать девять лет. Радостное волнение, которое она испытала при встрече с Сан-Франциско, было омрачено пришедшим из Франции печальным известием о смерти ее близкого друга Родена. Свидание с матерью, которая вернулась в Калифорнию и жила там, стало для Айседоры толчком к критическому анализу своей жизни. «Она выглядела очень старой и озабоченной… и, увидя нас обеих в зеркале, я не могла не сравнивать мое печальное лицо и диковатый вид моей матери с теми двумя авантюрными натурами, которые уезжали когда-то в такой надежде на славу и богатство. И то, и другое было достигнуто — но почему же так трагично выглядел результат?»

В грустном, ностальгическом настроении она наняла машину и объехала весь город, разыскивая те скромные дома, в которых жили когда-то Дунканы. Ей понадобился почти целый день, чтобы найти их все23.

Но вскоре ее настроение улучшилось. Выступления Айседоры были приняты очень хорошо, и жители Сан-Франциско в своем большинстве благосклонно приняли свою блудную дочь. И, как обычно бывало, если у нее находилось время, она с удовольствием ходила на выступления других. Однажды, когда она была на концерте Гарольда Бауэра, ее друг Исайе пригласил танцовщицу за кулисы, чтобы познакомить с пианистом. К ее удивлению, Бауэр воскликнул: «Мисс Дункан, я должен рассказать вам историю моей жизни, потому что вы наверняка не знаете, что вы повлияли на нее гораздо больше, чем кто-либо другой». Он рассказал, что много лет назад, когда он еще учился музыке, он видел выступление тогда неизвестной танцовщицы в одном из салонов Парижа. В то время он испытывал трудности с фортепьянной техникой и, глядя на выступление молодой актрисы, чье имя он не запомнил, вдруг увидел выход из своих трудностей. «Ее движения потрясли меня своей красотой и ритмичностью… Пока я внимательно наблюдал за ней, в моей голове крепла идея, что этот процесс имеет две стороны… Коль скоро громкий звук рождал энергичное движение, а тихий звук — мягкое, то почему бы и в игре на фортепьяно энергичным движением не извлекать громкий звук, а мягким — тихий? Тот факт, что так всегда и было при игре на фортепьяно, не приходил мне в голову». Затем Бауэр любезно предложил Айседоре выступить вместе24.

В