— А чего тогда не испугался? — испытующе глянул он на меня сверху вниз.

— А папа вообще ничего не боится! — пискнула из-за спины Аня. В это время в лесу что-то взрыкнуло и залязгало. Видимо, гусеницами. Дочь ойкнула еще раз и снова спряталась сзади.

— Папа думает, что бояться надо прежде всего собственного страха. А потом — плохих людей. Живых, — подумав, ответил я. — Сюда нас прислал мой друг, к своему другу. Ну-ка, Ань, напомни — друг моего друга?..

— … мой друг! — звонко выдала дочь и осторожно вышла, встав рядом, между мной и Степаном.

— Хорошо дочь воспитал, по-старому! — одобрительно прогудел он. А я в очередной раз задумался, так ли хорошо старое воспитание в новом мире. И в очередной раз решил, что да, хорошо.

В это время, уронив еще две елки поменьше, на широкую обочину выбралось приземистое зеленое железное чудище. Это оно грохало и лязгало из леса. Покопавшись в памяти, внутренний реалист выдал мне название.

— ГТС-ка? — кивнув на технику, спросил я у провожатого.

— Видал раньше? — удивленно поднял брови он.

— Ага. В музее техники. Хотя, скорее, на кладбище, — хмуро кивнул я, вспомнив берег Индигирки, где рядом с выброшенными на берег тушами кораблей грустно ржавел похожий остов, лишенный половины катков и гусениц.

— ГТСМ-ка, модернизированная! — гордо похвалился Степан.

— Эт чего такое? — в голосе брата звучали одновременно тревога и нежелание ее показывать.

— Это гусеничный транспортёр-снегоболотоход. То, по сравнению с чем вам сидения в УАЗе периной пуховой покажутся. Хотя Стёпа вон говорит, что не простой, а модернизированный. С вай-фаем, наверное? — поддел я богатыря.

— Неа. Но зато там мягко, — ответил он.

Подъехав и замерев, покачавшись вперед-назад, транспорт выпустил наружу из маленькой дверки над гусеницей водителя. Тот был ростом чуть меньше Степана, представившего его Васей. Они быстро загрузили наши пожитки в вездеход, Вася сел в «буханку» и укатил в обратную сторону, развернувшись «с юзом». Никогда бы не подумал, что эта машина так умеет. Хотя, судя по ее круглым глазам, вероятно, это и для нее было сюрпризом. Глядя ей вслед, пылящей по грунтовке, я упустил момент, как Стёпа поместился в ГТС. Наверное, поднял кабину, сел и натянул её обратно, больше вариантов я не видел. По откидной лесенке в багажный, или правильнее — десантный, в общем, в грузовой отсек первым залезли парни, им мы с Надей по очереди подали маму и Анюту, а потом и сами погрузились.

Богатырь не врал — тут было мягко. На по-военному стальных сидениях, призванных, наверное, гарантировать тяготы и лишения военной службы, лежали навалом матрасы, какие-то одеяла и подушки. Ей-Богу, подушки, от тахты! Я слово «тахта» не вспоминал лет двадцать пять, а вот поди ж ты. У бабушки дома стояла одна, точно с такими подушками. Они были такими же ярко-оранжевыми, беспощадно пахли поролоном и ржавыми пружинами. Спать на таких было удобно, если вас с ними разделяло не меньше полуметра. В идеале — они вообще должны были в соседней комнате находиться. Ребра заныли, словно вспомнив еще один прочно забытый детский страх. Поэтому на него я не дрогнувшей рукой поставил чемоданы. Лучше стоя ехать, чем на этом расстройстве. Втянув лесенку, убедившись, что все расселись и никто не прислоняет голову к бортам, я треснул ладонью по переборке-перегородке, отделявшей кунг от кабины. Чудище взревело, перескочило гравийку одним махом и ухнуло с насыпи в тайгу.

Глава 23

Заимка на озере. Обживаемся

Два часа в железном брюхе лязгающего, качающегося и даже подпрыгивавшего иногда старого военного вездехода — это приключение на очень оригинального любителя. Хотя, скорее даже на профессионала. А из таких в ГТС-ке был один Стёпа. Мама сидела со скорбным лицом, выглядя как иллюстрация к слову «мигрень». Надя — к словосочетанию «мигрень при ПМС». Петя — «мигрень в ПМС с похмелья». Словом, компания подобралась опасно живописная. Антоша вообще поглядывал так, что, не знай я его раньше — непременно решил бы, что во сне как пить дать прирежет.

Выручала только Аня, сперва исследовавшая каждый ржавый уголок вездеходова нутра, а потом начавшая задавать вопросы, как-то умудряясь перепискивать движок и гусеницы. А ещё внутренние реалист и фаталист, устроившие концерт без заявок, в котором чередовались давешняя «Ах, телега ты моя» и «Баллада о вольных стрелках». Вот только луков у нас не было, да и стрелять из них никто не умел. Оставалось надеяться, что укрываться звёздным небом, мох под рёбра подложив, семье не придётся. В их глазах и так было много тревожных обещаний некоторым нечаянным богачам.

Через два с копейками часа транспорт под облегченные вздохи экипажа остановился и затих. Заднюю калиточку нам отворил Степан, невесть как выбравшийся из кабины. Мы с Петькой выскочили первыми, я остался помогать десантированию, а он рванул за кусты, прощаться, видимо, с тремя стаканами столовского компота. Зная его — борщ и котлеты он бы нипочем не отдал.

Воздух пах свободой, немного мхом и чуть-чуть — разогретой смолой. И этим сразу мне очень понравился, прямо с первой ноты. Слева от вставшей ГТС-ки лежало озерцо, пожалуй, вполовину меньше того, что осталось на Уяндине, возле скалы с «балконом» и можжевельником. С одной стороны от него высились сопки. Назвать их горами после виденных мной даже здесь, по пути, как-то не получалось. С трех других сторон прямо за нешироким песчаным бережком начиналась тайга. Хорошая такая, настоящая. При первом же взгляде на нее в голове запел Юрий Щербаков, почему-то про бродягу, бежавшего с Сахалина звериной, узкою тропой. А потом затянул про «По диким степям Забайкалья». Припоздал что-то, надо было бы про них, пока по гравийке ехали, вспомнить.

На пригорочке справа стоял справный деревенский дом со двором под крышей, огороженный симпатичным двухметровым заборчиком из серых жердей. На паре из них я заметил черепа — коровий и, кажется, овечий. Сам дом сложен был из такого же серого от времени леса, но бревна едва ли не обхватные. Много народу поднимали тут эту стройку, наверное. И как только забрались в такую даль, куда ГТС-ка прыгала два с лишним часа? Пешком, не иначе.

Возле ворот стояла натуральная деревенская лавочка, откуда, надо полагать, вечером можно было вольготно наблюдать за тем, как краснеющее