— Какого черта они пялятся? Цирковых трюков от нас ждут?

— Тише — услышат!

Дачесс вынула из кармана салфетку, утерла Робину нос и продолжила качать его под одобрительную улыбку Шелли.

— Поглядеть на этого Колина — прям библиотекарь.

— Почему?

— Очкастый и в шерстяном жилете. Нормальным способом детей заводить им уже поздно, второй шанс нужен. Наверное, у него со спермой проблемы. А может, дело в миссис Колин. Бесплодная, небось, как пустыня Мохаве.

Робин покосился на скамейку.

— Как это — бесплодная?

— Это значит — у нее органы отмерли.

— А с виду не больная.

— Да у нее сквозь поры яд сочится, я же чувствую. Наверное, яйцеклетки вымерзли от природной злости. Она нас любить не будет.

— Других никого нет.

— Появятся. Как Шелли говорит? Наберитесь терпения. Права она?

Робин потупился.

— Права или нет, Робин?

— Права. Наверное.

— Усыновители не с улицы приходят. Их проверяют, Робин. Чтобы с головой порядок и со здоровьем. А еще они учатся на специальных курсах, как детей воспитывать.

Дачесс сильнее толкнула качели. Раздался скрип цепочек, Робин взвизгнул от восторга, захохотал. Удивительные у него способности к адаптации. Вот и Прайсам-старшим улыбается без конца — надеется, что они тоже когда-нибудь улыбнутся в ответ. И, похоже, надежды как таковой Робину достаточно.

Теперь Дачесс постоянно себя контролировала. Сдерживалась, не отвечала на ухмылочки Мэри-Лу. Генри не желал играть с Робином — она не вступалась за брата. Не позволяла себе думать о том, каким был и как погиб Хэл, о том, какой была и как погибла Стар. Смотрела старые вестерны, читала книги. Усвоила, на что способна жажда мести; она марает судьбу жирными пятнами, от них потом не отмоешься, так и будешь всю жизнь меченым, про́клятым.

От безрассудных поступков ее удерживал Уок — словно якорь, крепил к хорошему, неустанно настраивал на будущее, не давал зациклиться на настоящем. Одним своим существованием свидетельствовал: попадаются, хоть и редко, люди без малейшего нравственного изъяна — в том числе и среди мужчин. Вот и сейчас лишь мысль об Уоке не позволила Дачесс шагнуть к Колинам, сказать: катитесь сами знаете куда, я всю жизнь сама буду заботиться о Робине, ни за что его не оставлю.

Миссис Колин вскинула руку, и Робин изо всех силенок замахал в ответ, словно не понимая, что вообще происходит. Потенциальные родители с ними и не разговаривали — так, задали пару пустых вопросов, продемонстрировали махровый среднезападный акцент. Они и на встречу-то приехали, потому что так полагается, они сразу всё решили насчет брата и сестры Рэдли: да, они хотят полноценную семью, но эти конкретные дети им не годятся.

— Несовпадик вышел, — лаконично объяснила Шелли по дороге к Прайсам.

В тот вечер миссис Прайс была сердита — словно Дачесс и Робин нарочно, ей назло не понравились усыновителям, и вот она вынуждена и дальше их терпеть, вместо того чтобы взять в дом других детей — помладше и посимпатичнее, таких, с которыми не стыдно вступить под церковные своды.

Вторая встреча прошла совсем плохо. Мистер и миссис Сэндфорд: он — полковник в отставке, она — домохозяйка, что тщится сделать уютным пустое гнездо.

Сэндфорды уселись на той же самой скамейке, вели разговор с Шелли, оценивали детей. Полковник то и дело разражался хохотом и шлепал жену по ляжке — достаточно сильно, чтобы оставить синяк.

— Он будет нас бить, — заключила Дачесс.

Робин с качелей уставился на полковника.

— Еще, пожалуй, велит тебе наголо остричься и в армию завербует.

— Зато она, может, научит тебя печь пироги, — возразил Робин.

— Ублюдская морда.

— Тише ты!

Оба подняли глаза. Полковник сверлил их взглядом. Дачесс ему отсалютовала. Шелли вымучила улыбочку.

В первых числах марта потеплело.

Каждый вечер Дачесс устраивалась на подоконнике и смотрела, как срывается с крыши капель, а земля Монтаны вновь понемногу обретает краски. По утрам теперь ее будило солнце — прежнее, пусть и холодное. Снег на тротуарах растаял, во дворах еще держался, но постепенно отступал. Ирга тянулась к небу коричневыми веточками, белыми кистями цветков. Дачесс отмечала все перемены, но красоты в них не находила.

Она застыла душой, превратилась в автомат. Иногда забывала, какой сегодня день недели, какое число. Машинально обихаживала Робина, водила его в школу, игнорируя подначки Мэри-Лу и Келли, ее подлипалы, — пускай сколько влезет хают ее кроссовки, свитер, нетрендовые джинсы. Шелли навещала их еженедельно, иногда вела в кафе есть мороженое. Один раз они даже были в кино. Робин только и говорил, что о новой семье: папа непременно будет похож на Хэла, научит Робина удить рыбу и играть в мяч. С каждым днем Робиновы ручонки, казалось, все плотнее сжимали эту уверенность.

Однажды в воскресенье Шелли повезла их на ранчо. Завещание еще не вступило в силу, и формально земля считалась принадлежащей Рэдли. Шелли сделала крюк, чтобы прихватить Томаса Ноубла.

Приехали ближе к полудню. Робин сразу повел Шелли в курятник, поведал, как он помогал дедушке по хозяйству. Дачесс и Томас Ноубл направились в поле. Никто его не засеял пшеницей, никто даже не перепахал, и уже проклюнулись сорняки. Печаль долго не давала Дачесс начать разговор. Присутствие Хэла чувствовалось во всем — каждый шаг был им полон, на крыльце словно завис дымок его сигары. Дачесс с Томасом уселись на качели, Дачесс оттолкнулась, раскачиваясь, цепи дрогнули, напряглись, заскрипели. Впору было разрыдаться, но Дачесс не дала воли слезам. Ушла на луг, где когда-то паслась серая кобылка. По серой Дачесс тосковала почти так же, как по дедушке.

Покидали ферму в напряженном молчании. Робин заплакал.

Дачесс взяла его за руку. Возле дома Прайсов они медлили выйти из машины, всё сидели. Двигатель работал вхолостую. Соседские дети гоняли на великах. Было совсем тепло; разумеется, лето еще не наступило, но послало вестового с внятным обещанием: скоро буду, ждите.

— Есть еще одна семья.

Шелли произнесла эти слова как-то по-особенному, с едва уловимым намеком, что на сей раз все будет иначе.

— Кто они? — спросил Робин.

— Их зовут Питер и Люси. Они живут в Вайоминге — я там когда-то работала. Искали, вообще-то, одного ребенка, но я им рассказала про вас двоих — что вы совсем-совсем особенные.

— Наврали, значит, — констатировала Дачесс.

Шелли улыбнулась, вскинула руку.

— Да ты дослушай сначала! Они из маленького городка. Питер — доктор, Люси — учительница начальных классов.

— Какой именно доктор?

— Обыкновенный.