Шрифт:
Закладка:
Десятские ходили вокруг, выкликивали своих, считали потери.
Баальник, как самый опытный, вел совет. И сразу заспорили о немедленной разведке погромленных внутренностей кургана. Сразу разорались — лезть в погибельную землю желающих не было.
Артем Владимирыч рявкнул на собравшихся дедовским присловьем. Стихли. Баальник тихо проговорил:
— Старика посылать нельзя — силы не те, чтоб ворочаться в подземелье. Ничего путнего он нам не доложит. Идти следует — молодому, башковитому. Неженатому. Но не единому сыну в семье.
— Так справедливо, — одобрил князь. — Кто пойдет, тому… в любом случае — дам десять рублей!
Егер, Левка Трифонов да колодезный мастер Нежнур пошли к кострам — кликать добровольцев.
Не успели уйти — вернулись. Три десятка молодцов спешили к совету.
Отобрали троих, князь отвел их в сторону, немного погодя двоих оттолкнул в темноту. Вернулся к костру совета с конопатым низкорослым парнишкой.
Не мешкая, парня, прозванием Рюря, нагрузили мотком веревки, смоляными факелами, узким топором. Напоследок монах Олекса накинул парню на шею литую ладанку с Николаем Угодником.
Парень пошел на курган молча. Слышалось только, как шелестела скатывающаяся из-под его ног земля да пришептывание самого лазутчика.
Подали уху. Никто вокруг княжьего костра есть не стал, один Баальник буззубыми деснами, как ни в чем не бывало, мял хлеб и большой ложкой шумно хлебал опостылевшее всем варево из стерляди.
Луна поднялась уже на середину неба и мертвяным светом обливала огромный холм земли, когда глубоко под землей, не из-под кургана, а шагах в ста от него донеслись равномерные тупые удары.
Все повскакивали на ноги. Повторился нутряной, утробный хряст внутри рукотворной горы, и гора явно осела на целый аршин. До людей донесся вздох земли. Он верно притушил предсмертный крик Рюри.
— А ну — пошли все спать! — рявкнул Артем Владимирыч. — Смотреть утром будем! Нежнур! Тот разведчик, Рюря, парень, что посейчас пропал, из твоих работников?
— Из моих, — ответил дрожащими губами Нежнур, не подымая головы.
— Десять рублей я обещал ему или семье. Возьми, семье передашь… Нежнур сунул тонко звякнувшие кругляши в карман армяка и, не подымая головы, пошел к своим рабочим.
Глава 23
Утром зрелище показалось печальным. Северный край кургана, где было на две сажени уже вырыли второй колодец, сейчас оплыл, как оплывает худо замешанный хлеб, пресыщенный второпях дрожжами. Осевшая земля, перемешанная со щебнем, засыпала так тяжко разрытую кладочную стену.
Полоччио сыпал мелким итальянским матом, в коем грязнее всего звучало — «свинья».
Артем Владимирыч свистнул Егеру, тот подхватил по загривкам еще пять солдат, и они начали метить веревкой, с узлами через аршин, размеры земельного оплыва.
Баальник топтался рядом. Не глядя на ученого посланника, все же сказал в его сторону:
— За двои сутки управимся. День и ночь станем копать. Тогда — доберемся до рукокладной стены.
Из лагеря уже тащили лопаты, ломы, кирки. Гнали тягловых лошадей с длинными постромками.
***
На два дня были остановлены учения пушкарей и пехотного баталиона. Копали край кургана все — даже князь Артем. На двое суток перешли на сухоядение.
Джузеппе Полоччио, Александр Гербергов и Гуря с крыши вагенбурга следили за работами, а главное — следили, не стронется ли снова земля.
Фогтов копал наравне со всеми и вместе со всеми жевал черствый хлеб с солониной.
На ночь зажигали огромные костры из сосновых бревен, что таскали забайкальцы и джунгары с отрогов далеких гор. И копали при костровом свете. Кто-то надоумился сколотить носилки, и землю теперь ненадобно было в очередь да тремя рядами перекидывать лопатами.
В сотне шагов от кургана, направлением на восток, быстро выросла полукруглая земляная насыпь.
Князь Артем, равномерно кидая лопатой, с удовольствием чуял, как набирают силу мышцы, обмякшие за месяц похода. И еще он чуял, что до холода в животе ему охота глянуть в нутро проклятого кургана.
***
Есаул забайкальцев Олейников подволок двухсаженную сосну, привязанную вожжой к седлу, прямо к ногам князя. Неспешно перекинул ногу через седло, отвязал дерево и только тогда сообщил:
— Вели теперь, княже, насыпать редуты на восточную да на южную стороны.
Они отошли подалее от работающих. Делов оставалось — на день работы. К ночи должны были пробиться ко кладочной стене. Да вот, видать, пришла нешутейная беда.
— В предгорьях, откель мы ранее согнали аул, скопилось до пары тысяч всадников, — доложил есаул. — Мы с казаками одного выкрали, подкололи ему жилы ножами… Сказал, что идут сюда конные воры да лиходеи со всей мунгальской степи. Числом в три тыщщи сабель, в конном строю. Ежели кощий не соврал… Да под пыткой на суставах рази соврешь?
— Дальше, — хмуро приказал Артем Владимирыч.
— И будто идут они по заказу самого китайского Джуань-шигуаня. А это — худо. Акмурза со своими нойонами с утра пошел по кривой, повдоль гор, верст на сто — проверить слова пытошных… Велел тебя, княже, о том предупредить. На случай, ежели сгинет под саблей, то Байгала, внука свово, опять же просил, назначить вместо него. По обычаю, ихним обрядом.
— Ясно. Что еще?
— Я не понял… Тот мунгалец, коего я надрезал, бормотал, будто наместник Императора придумал нас вырезать, потому как монахи ромейские, в Китае живущие и там веру свою проповедающие, сильно его просили вон того, нашего немакана, — не трогать… Но, мол, джуань-шигуань запросил с тех папских монахов много отступных денег за этого ученого христопродавца. Да те монахи просимых денег наместнику не дали. Пожадничали. Вот из-за жадности католиков и почнут нас резать.
Князь Артем подумал.
— Сколько ден ворам надобно, чтобы сойтись возле нас?
— Три дня, полагаю.
— Вещуна не видал по дороге?
— Видал. Его везде с собой возит Акмурза. Говорит — рабом Вещуна стал теперь Акмурза. За свою спасенную жизнь Вещуну платит. Обычное дело.
— Платит… екера мара! Вот в таких поездках и пропадет старик… Напорются на стаю конных лиходеев, и конец! Обоим конец! А еще старики мудрые мля! Жаль… Грамотен старик и нам весьма гож.
— Этот старик — пропадет? — удивился есаул. — Я быстрее сгину, чем наш старец. В нем точно — девять жизней…
— Ладно. Ты бревна возить отставь. Бери своих людей и без перерыва веди разведку. Да не болтай более никому, о чем мне поведал.
Есаул Олейников, жуя губы, резко вскинулся
