Она с замиранием сердца ждала краткого момента острой боли, когда игла входит в тело, после чего выступает капелька крови. Она будет смотреть на нее и смущенно улыбаться, одновременно боясь и радуясь в предвкушении последующего. Она знала, как быстро изменится ее настроение, как позабудутся все ужасы, сомнения и страхи, желание кричать, звать на помощь, возмущаться. Она начнет жить в мире грез, смутно сознавая, что недолог тот час, когда этот самый «мир грез» станет для нее единственной возможной реальностью, а мир без наркотиков — ночным кошмаром.

21

Показания миссис Китт

Маленькая палата в Лигейтской больнице, где лежала миссис Китт, казалась веселой от светло-зеленой окраски стен и огромного количества цветов на подоконнике, на столе, на тумбочке у кровати и просто на полу. Нарциссы и тюльпаны, фиалки и пионы, розы и пышные гвоздики, дополненные маленькими карточками с пожеланием скорейшего выздоровления… Их приносили от других членов магистрата, от полиции, от местного Совета, от комитетов, где она работала, от частных доброжелателей.

Когда Роджер вошел, миссис Китт сидела на постели в подушках, — пожилая женщина с живыми глазами и впалыми щеками, с выдающейся челюстью и острыми скулами, настоящий скелет, тень прежней миссис Китт, «грозы суда», которой она всегда слыла. Однако в ее взгляде не чувствовалось ни смирения, ни покорности, а в манерах сквозила напористость.

— Ага, вы — тот самый знаменитый полицейский, — начала она слабым голосом, который, как ни странно, не казался слабым. — Ваше счастье, что вы держались подальше от моего суда, я бы скорехонько вас развенчала. Что именно вам хотелось узнать? Я пыталась оградить своего мужа от безумной ошибки, которую он чуть было не совершил несколько лет назад и в случае необходимости я снова поступила бы также.

Не может быть сомнения, что так оно и было бы, если бы ей предоставилась такая необходимость…

— Кто собирал деньги для шантажиста?

— Человек, называвшийся Брауном.

— Всегда один и тот же человек?

— Да.

— Сколько вы ему давали?

— Каждый раз 10 фунтов.

— Это все?

— Гораздо больше, чем я могла себе позволить.

— Платили ли вы ему также натурой, миссис Китт?

— Если вы имеете в виду, давала ли я ему героин или какой-нибудь другой наркотик из запасов мужа, то нет, никогда…

Ей нельзя было не поверить.

— Отказывались ли вы когда-нибудь платить?

— Пыталась.

— Что произошло?

— Мне это не удалось.

— Знаете ли вы кого-нибудь еще, кто вас шантажировал, кроме Брауна?

— Нет.

— Догадываетесь ли вы, каким образом кто-то мог разнюхать, что много лет назад доктор Китт незаконно продал наркотики?

Ее резкие черты еще больше заострились, черные глаза блеснули.

— Да.

— Почему?

— Это было сделано через фармаколога, который в то время работал в Лигейте, через Роули. Либо он тогда проболтался, либо позднее.

— Сколько времени вам было известно, что Роули занимается махинациями с наркотиками?

— Я вообще ничего не знала до появления шантажиста, а после этого Роули уехал из Лигейта.

Несмотря на ее кажущееся хладнокровие, миссис Китт была напряжена до предела, так что в скором времени врач несомненно потребует прекратить допрос. Поэтому Роджер спокойно спросил:

— Как вы думаете, миссис Китт, почему на вас напали в тот вечер?

— На прошлой неделе я сказала Брауну, что не смогу так дальше, продолжать и обо всем расскажу полиции, если он не прекратит свои вымогательства. По-видимому, он перетрусил…

«Может быть, и да, — подумал Роджер, — этим объясняется нападение на миссис Китт, но тогда все остальное по-прежнему не ясно…»

— Теперь прошу вас, — начал врач.

— Один последний вопрос. Есть ли у вас основания предполагать, что к этому делу причастен преподобный Питер Вейт?

Она улыбнулась.

— Питер Вейт? Нет. У меня нет подобных диких предположений. Я всегда боролась против травли автомобилистов и, видит бог, буду продолжать в том же духе. Но меня всегда интересовало, что и как можно говорить моим противникам, и я восхищалась его выдержкой, сэр. Да, выдержкой! Нужна большая сила духа, чтобы продолжать работать так, как это делает Питер Вейт. Его все покинули, однако он не сдается, даже после провала дела Роули, когда любому бы человеку было ясно, что у него не было ни малейшего шанса на успех. А он не сложил оружие… Он продолжал мне писать, протестуя против каждого заявления, которое я делала в суде. Я знаю, что говорю слишком много! Через некоторое время я решила, что на данного пророка интересно посмотреть. Внешне он довольно интересный. Но ему не на кого опереться. Собственных средств у него нет, а на сборах с «паствы» — далеко не уедешь. Я хотела узнать,чем он руководствуется, что заставляет его не сдавать позиций? Поэтому я и пошла взглянуть на него.

Роджер тихо спросил:

— Наверное, это было неприятное переживание для пастора Пита?

Она ухмыльнулась и, если бы у нее было больше сил, можно было бы говорить и о «злорадстве».

— Вы совершенно правы, это было тяжелое испытание для бедняги. До сих пор вспоминаю, как он вытаращил на меня глаза, когда открыл мне двери своей конуры, в которой живет. А я прямиком вошла внутрь. Посмотрела, что он собирается предпринять и подумала, что любой бы другой человек на его месте давно бы поставил крест на своей затее, после того, что произошло на суде Роули. Я приходила к нему раз пять-шесть и, кажется, поняла, что им движет: вера, сэр. У этого молодого человека твердая уверенность в своей правоте, он не сомневается, что если он сумеет добиться того, за что борется — строгих мер наказания за неосторожную езду, — у нас прекратятся дорожные катастрофы.

Он так и стоит у меня перед глазами в своем не то амбаре, не то сарае, стены которого увешаны аляповатыми детскими рисунками, и указывает на заголовки газет, вышедших перед Рождеством.

Кстати в этом самом выпуске были приведены статистические данные о жертвах дорожных катастроф: 2 тысячи убитых, 7 тысяч раненых. А рядом большое сообщение о распродаже у Бреверса и Дисталлса. Да, они были помещены рядом, на одной странице, — усмехнулась миссис Китт, поднимая свою слабую руку, — так что никто не может отрицать, что наша печать спешит нас чем-то порадовать перед Рождеством. Примерно так я ему и сказала. Но он взглянул на меня с таким упреком. Вы заметили, что глаза у него,