— Ваше Величество! — вперед вышел Алексей Григорьевич Разумовский. — Можете мной располагать! Почившая матушка-императрица, царствия ей небесного, ждала войны с Фридрихом. Елизавета Петровна опасалась, что Вы, Ваше Величество, столь влюблены в прусского короля, что пойдете с ним на союз. Но, нет, Вы истинный, православный император!

Разумовский поклонился.

«Это что такое было?» — подумал я. Что попросит Лешка Разум за такой посыл, после которого ни у кого уже не должно возникнуть сомнений в моей легитимности даже на уровне метафизики. «Веди нас, царь православный!» — так для меня прозвучал этот спич графа.

— Я ценю Ваши верноподданнические чувства, граф. Государыня всегда знала, что на Вас можно поручиться в любом деле, — сказал я и чуть не скривился.

Как-то тетушка поручилась на Разумовского в деле организации моей ссылки. Или придворные так всполошились из-за резкой опалы Бестужева? Трясутся за свое положение? Если так, то становится немного обидно. Хотелось бы действительной преданности, чтобы разделяли мои чаяния и устремления, а не служили из-за страха. Но лучше страх, чем вообще отсутствие службы.

— Нам всем нужно сплотиться! Фридрих сильный противник, но собака никогда не одолеет разъяренного медведя. Мы, Россия, тот самый грозный и большой хозяин леса и мы способны заставить всех зверей склониться пред нами, или свести с нами дружбу, — выдавал я фразы, которые, вероятно будут в будущем анализироваться историками.

Двор накачивался жаждой мщения, многие стали заверять, что они пожертвуют большую сумму денег на помощь армии, что очень быстро восстановят все те припасы, что были забраны Зейдлицом.

И это было хорошо. У меня уже имелся план, как из собственных хозяйств начать восстанавливать украденные армейские магазины. Уже поскакал гонец с семьюдесятью тысячами бумажных рублей к Никите Демидову, чтобы тот продал все имеющиеся фузеи и штуцера. Там же в письме было требования, чтобы Никита Акинфеевич в срочном порядке собирал обозы с пушками, выученной артиллерийской обслугой, сюда же складывал порох, и все это богатство переправлял в Петербург.

Пятьсот новых пушек и картечниц были изготовлены на уральских заводах, тридцать пять тысяч фузей, две тысячи новых штуцеров, две тысячи пятьсот револьверов. Такой арсенал собирался не за один год, и без спешки, чтобы не допустить просрочек по государственному заказу. Своего рода — это «подарок» нашего Товарищества государству, то есть, мне.

Много времени общаться с придворными я не желал. При таких разговорах приходилось сильно напрягаться и думать и своем поведении и правильности осанки и взгляде, особенно, что именно говорить. Не было легкости общения ни с кем. В этом плане только казаки и отдушина, где можно и матюка загнуть.

Казаки!

— Илья, срочно составь от моего имени воззвание к казачеству, калмыкам, кайсакам, башкирам о призвании их на помощь в деле защиты общего Отечества. Отпишись генерал-поручику Василию Петровичу Капнисту, чтобы пополнял корпус из кочевников и казаков, да сформировал «Дикую дивизию». У меня на столе бумага по этой дивизии, — нагружал я своего секретаря.

Мало одного Ильи, нужен еще кто-то.

— Будет исполнено, Ваше Величество! — Илья Степанович Шкудрин поклонился, но не спешил удаляться.

— Что-то еще, Илья Степанович? — спросил я у секретаря, к которому, по мере того, как он проявляет себя с наилучшей стороны, начинаю обращаться по имени-отчеству.

— Не будет ли Ваша воля на то, чтобы принять господина Брокдорфа? — спросил Илья, чуть потупив взор.

— Много денег хоть дал? — шутливо спросил я, а мой секретарь чуть попятился. — Да я и не особо против. Но ты, Илья, должен всегда мне говорить, кто и сколь дал серебра. Один раз солжешь, отправлю от себя подальше, а держава у меня большая. А на первый раз, деньги отдашь в Фонд помощи армии и флота.

— Да, Ваше Императорское Величество, конечно, Ваше Императорское Величество, — бормотал Илья.

— Зови уже его! — прикрикнул я.

В кабинет зашел Христиан Август Брокдорф, мой, скорее Карла Петера, друг детства. В иной реальности этот деятель сильно подгадил мне жизнь. Именно он подговаривал, чтобы я развелся с Екатериной. У них была жесточайшая ненависть друг к другу. Я же предавался пьянству чаще всего именно с этим деятелем.

Сейчас Брокдорф пристроен к делу и управляет моей торговой компанией, которая большей частью работает в Киле, ставшим что-то вроде свободной экономической зоной.

Из последних, наиболее востребованных товаров, что продаются в Киле, можно назвать кареты. Просто не успевали их поставлять. А когда новые кареты с нашим рессорами приходили в портовый город, то торговались либо по спискам, заранее составленным, либо наиболее важным людям Киля. Так что в этом, моем родном, городе, где родился первоначальный носитель этого тела, компания процветала. Интересным образом, кстати, продажа зонтов чуть ли не сравнялась по обороту с каретами на новых рессорах. Дело в том, что зонтики были не простые, а с… молниеотводами [в РИ такие получили популярность в XIX веке]. Вот такое шарлатанство, но весьма прибыльное.

— Ваше Величество! — Брокдорф поклонился.

— Христиан, проходите, присаживайтесь! — выказал я благосклонность своему другу детства.

— Благодарю, Ваше Величество! — сказал Брокдорф и присел напротив меня.

— А Вы прекрасно научились говорить по-русски! — сделал я комплемент гольштинцу.

— Выполняя Ваш наказ, Ваше Величество, — ответил на любезность Брокдорф.

— Что ж, милый друг, что Вы ждете от Вашего монарха? — я лукаво прищурился. — Это же я Ваш монарх, не правда ли?

— Несомненно, Ваше Величество! — Христиан Август даже привстал, демонстрируя свое рвение к службе.

— Итак? — уже немного нетерпеливо спросил я, а то эти расшаркивания могут быть вечными.

— Дайте мне возможность служить Вам, Ваше Величество. Вы же знаете, что я обучен военному делу. Мы некогда с Вами мечтали вместе бить врага на поле сражения, — говорил Брокдорф, а его горящие глаза подсказывали, что правду.

В голове сразу всплыл образ моего еще одного дядюшки Георга Людвига, сбежавшего из Персии и укравшего документы о наших планах войны с Пруссией. Брокдорф так же неровно дышал в сторону Фридриха Прусского и мог что-нибудь этакое учудить.

— Нет, Христиан, — жестко ответил я. От моего дружелюбия не осталось и следа. — Если есть желание мне служить и получать от этого и чины и серебро, то есть у меня задание и для тебя. Поедешь в Копенгаген и уговоришь Данию войти в войну в союзе с Россией. Да, у нас и так добрые отношения. Но мне нужен датский флот, их солдаты. Датчане собираются отсидеться, не вмешиваясь, но так союзники не поступают. Намекни Фредерику V, а, скорее его министру Мольтке, что я сильно скучаю по Голштинии. Если удастся, то приближу тебя ближе к трону, нет… продолжишь торговать в Киле. Предашь… найду и покараю. Я передам тебе бумагу, где описано, миое видение русско-датских отношений. Иди и собирайся в дорогу! Как только вскроется лед, поплывешь в Киль!

Я не дал шансов Брокдорфу возразить. Пусть занимается делом. Не то, чтобы Дания была в моих раскладах так сильно важна, нет. Однако при более деятельном участии этой страны, моих солдат погибнет меньше. Англичане так же поостерегутся сильно шалить в Балтике и в Датских заливах и проливах. Ну, а не захочет король Фредерик вступить в войну, так и пересмотреть можно русско-датские отношения. Я бы не был против и каких островов у Датского пролива.

— Илья! — позвал я секретаря, как только Брокдорф с озадаченным видом покинул мой кабинет. — Меня не для кого нет. Через час еду в Ропшу. Указ о рекрутском наборе готов?

— Да, Ваше Величество, сейчас принесу, — сказал Илья и уже через минуту я читал тот самый указ.

В руках я держал не просто изложение моей воли по дополнительному набору семидесяти тысяч рекрутов. Это был закон, который обнаружили среди бумаг нелепо погибшего Петра Ивановича Шувалова [реально принятый закон, в АИ лишь немного переработанный]. И, если составитель законопроекта мне не нравился, то сам проект весьма приглянулся.

Предполагалось платить помещикам за рекрутов сверх меры. То есть, барин мог отправить сколь угодно своих крестьян в рекруты, получив за них деньги. Все бы ничего, это и раньше было так. Теперь же оплата крестьянами в рекруты не ограничивалась цифрами набора. И эти крестьяне, которых помещики начнут массово продавать, отправлялись в Сибирь.