Шрифт:
Закладка:
Хаф сочувственно посмотрел на нее:
— Ну и ужасы вам пришлось пережить! Лихорадка, а к ней еще и ураган!
— А еще пираты, и кораблекрушение, и огромный спрут… — Феба теперь рыдала во весь голос.
— Расскажете все после еды. По себе знаю, как легчает, когда выскажешь… — Хаф оборвал себя. — Я прихватил парочку сухих поленьев, пойду-ка поищу кокосового луба. Ничего нет лучше его, чтобы развести огонь. Вот увидите.
Немного погодя он развел потрескивающий костерок и укрепил над ним вертел. Компания подсела поближе к огню, потому что и в Карибике вечера у моря были прохладными.
Хаф сказал:
— А вот и жаркое, которое я обещал. Это свинина, очень вкусно. Кто уже может поесть, советую попробовать. А себе я поджарю кое-что другое. — Он достал из мешка нарезанные чуть овальные ломти и насадил их на вертел. — Так что приятного аппетита.
— Спасибо, Хаф!
Каждый взял себе по кусочку и потихоньку откусил. Им казалось, что ничего вкуснее они в жизни не пробовали. Ели они с большой осторожностью, тщательно разжевывая, наслаждаясь каждой жилкой на зубах, медленно проглатывали, жмурились от наслаждения и откусывали по новому кусочку. Мясо! Настоящее свежее мясо!
— По-моему, свинину я ел в последний раз в Англии, — смакуя, сказал Витус. — Боже милостивый, как давно это было! А какое сегодня число, Хаф?
— Постой-ка, — старик наморщил лоб, не забывая при этом поворачивать вертел.
— Прости, ты, наверное, не знаешь, ведь здесь время не имеет никакого значения.
— Нет-нет, Витус, имеет. По крайней мере, для меня. Вот, вспомнил. Вчера у нас было девятое марта. А если уж точно, то воскресенье, девятое марта 1578 года.
— Девятое марта? Господь всемогущий, это же день моего рождения! — вылетело у Витуса.
Хаф обрадовался:
— Тогда прими мои поздравления! Можно сказать, это был день твоего второго рождения. Господь во второй раз подарил тебе жизнь.
Витус засмеялся:
— И не без твоей помощи. Это и вправду чудо, что мы выжили! — Он подсчитал в уме: — Со дня нападения пиратов на «Галант» 29 января прошло больше пяти недель.
— А теперь можешь рассказать мне вашу историю, — Хаф взглянул из-под кустистых бровей на Фебу. — Если тебе, конечно, не трудно.
Феба ласково ответила на его взгляд и, откусывая следующий кусок и запивая его кокосовым молоком, покачала головой:
— А ты настоящий кавалер, Хаф, клянусь костями моей матери, самый что ни на есть настоящий. Только это долгая история, очень долгая, скажи… э-э… — Она замолчала.
— Мы с Томом терпеливые слушатели.
— Ну ладно, — решился Витус. — Я расскажу, что с нами приключилось.
И он начал долгое повествование обо всех бедах, которые, если уж быть до конца честным, начались еще на борту «Галанта» по вине скряги Стаута и с тех пор длились и длились, не кончаясь, неделями и месяцами. Он рассказывал подробно, а если что-то упускал, то Коротышка или Магистр подсказывали ему. И Хьюитту время от времени что-нибудь вспоминалось, так что он вносил свою лепту.
От того, что они живописали, у Хафа отнимался язык, да и сами рассказчики были не меньше поражены, хоть и испытали все это на собственной шкуре.
Когда Витус закончил, Хаф вздохнул:
— Сколько же людей вы потеряли на борту «Альбатроса»! Людей, выживших в кораблекрушении! И хороших, и дурных. Да, пути Господни неисповедимы!
— И мы, люди, должны их пройти. — Витус перекрестился и распределил последний кусок жаркого среди друзей. — Нас было восемь мужчин и две женщины, когда мы пустились в плаванье на «Альбатросе». И вот осталось только пятеро. С Хьюиттом.
Энано пропищал:
— И капрал со шпорами?
— О ком ты? — Хаф недоуменно посмотрел на него.
— Уй, да этого пернатого ветреника Джека, перю я.
Хаф ответил, при этом его взгляд снова скользнул по Фебе:
— Джек в моем курятнике. Ему там хорошо, у меня много кур.
— Джек — храбрый парень, очень храбрый! Он это заслужил, — постановила Феба. — А среди петухов он такой же кавалер, как ты, Хаф.
— О-о-о! — Старик попытался скрыть свое смущение за шуткой. — Это ты хорошо сказала, очень хорошо! Но погоди-ка, у тебя кончилось мясо. Могу я тебе… — он смутился, — и всем вам, конечно, тоже предложить угощенье с моего вертела? Мясо уже поджарилось. — Он снял ножом ломти и нарезал их на кусочки.
Каждый взял себе ломтик.
— Хм, — маленький ученый закатил глаза. — Божественный вкус! Лукуллово пиршество! Пожалуй, даже понежнее свинины. А что это за мясо?
— Угадай!
— Ну раз уж ты так ставишь вопрос, по мне, так это курятина. — Он шутливо погрозил Хафу пальцем. — Уж не нашли это Джек, а, Хаф? Признавайся!
— Что? Джек? Что с Джеком? — всполошилась Феба.
Она на мгновение потеряла нить разговора и теперь недоверчиво смотрела на старика снизу вверх.
— Да нет же! С Джеком все в порядке, Том свидетель! И вообще это не птица, да, Том, старый дружище?
Том, который лежал у его ног, повилял хвостом. Феба проглотила кусок:
— Ну тогда ладно. А все-таки, что это за мясо?
— Змея.
Три дня спустя, после короткого марша, который тем не менее полностью исчерпал их еще не окрепшие силы, узкая лесная тропинка привела друзей к высокому частоколу.
— Забор защищает меня от диких зверей, — объяснил Хаф, открывая калитку.
Они прошли через нее и оказались на прелестной поляне. Посреди нее располагалась его «хижина», которую скорее можно было назвать хоромами. Дом, срубленный из толстых бревен, стоял на небольшой возвышенности. Окон не было, только узкие вертикальные проемы, напоминающие бойницы. На двери тяжелый железный засов.
От дома разбегались многочисленные пристройки, одни побольше, другие поменьше, но все так же срубленные добротно.
— Идите сюда! — Хаф сделал приглашающий жест, подошел к двери, вынул ключ, отомкнул массивный замок и отодвинул засов. — Заходите! Здесь я сплю.
Судя по обстановке, Хаф был человеком неприхотливым, потому что утвари в доме было немного. Простая постель содержалась в безупречном порядке. Над ней висели две перекрещенные шпаги, а в ногах кровати на развернутой шкуре спали три кошки. Похоже, кошек ничуть не напугало появление посторонних. Они бросили ленивый взгляд на вошедших и принялись потягиваться. На присутствие Тома им тоже было глубоко плевать.
— Это Кэтти, Лиззи и Момо, — представил Хаф грациозных красавиц. — Они целыми днями бессовестно дрыхнут, и ничто не может им помешать, зато ночью проворнее их нет. Годами ни одна заблудшая мышь не появлялась в моем доме.
Был здесь еще струганый стол, на нем стояли свеча и старая масляная лампа; у стен несколько скамей, на которых ничего не лежало, а в
