Мама выходит замуж на заднем дворе моего детства в погожий июльский день.

Чуть меньше двадцати пяти градусов, идеальное сиэтлское лето, и она светится в своем синем комбинезоне: рыжие волосы собраны в причудливый узел, пара кудрей падает ей на плечи. Фил – в черном льняном костюме и при синем галстуке, и оба не перестают улыбаться.

Свадьба небольшая – всего около тридцати человек. Мама с папой всегда гордились нашим задним двором – видит бог, папа провел достаточно времени, ухаживая за ним. Оказалось, здесь хватает места для хупы[46], нескольких рядов стульев и небольшого танцпола. Все украшено желтыми розами и изящными каллами – сочетание любимых цветов мамы и Фила, – а вдоль забора мы вывесили чайные свечи. Сначала выступит струнный квартет их друзей из оркестра, а затем они выступят сами – вдвоем.

Мне больно оттого, что далеко не каждому доводится увидеть своего родителя таким влюбленным, и я понимаю, как мне повезло увидеть маму такой.

Увидеть ее в любви не единожды, а дважды.

Моих новых сводных братьев и сестер и их детей достаточно, чтобы оживить и наэлектризовать маленькую вечеринку, и хотя я с теплотой вспоминаю тихие застолья со своими родителями, думаю, я смогу привыкнуть к веселью.

Нужно так много всего подготовить, что я не успеваю пообщаться с Аминой и Ти Джеем, которые прибывают непосредственно перед началом. Да, рано или поздно мне придется с ними поговорить, но я откладываю этот момент как могу. В приоритете сегодня мама.

Церемония короткая и милая. Мама и Фил сами написали для себя в меру слащавые клятвы. По еврейской традиции они разбили стекло, после чего мы выкрикнули «мазл тов!», а по нигерийской – осыпали невесту с женихом деньгами, которые они собираются пожертвовать в фонд по борьбе с раком в память об умершей жене Фила.

– Как ты? – спрашивает у меня после церемонии новая сводная сестра Диана, пока мы стоим в очереди у небольшого шведского стола рядом с танцполом.

– О… я в порядке, – отвечаю я, потому что между нами еще нет той близости, когда я могу признаться ей, что тону в жалости к себе со здоровой примесью самобичевания. Но, может быть, когда-нибудь мы достигнем этого уровня доверия. – Просто… ищу работу. Как ни странно, никто не стучится в дверь, стоя на коленях с предложениями меня взять.

– Да, на рынке сейчас ситуация непростая. Слушай, если хочешь побыть нянечкой, – говорит она, подмигивая, – то мы сейчас как раз рассматриваем кандидатуры.

Я натягиваю улыбку. Хотя мне и нравятся ее дети, вряд ли бы я смогла находиться рядом с ними весь день. Я до сих пор не знаю, хочу ли завести собственных.

– Звучит соблазнительно, но я, пожалуй, пас, – говорю я, и она щелкает пальцами.

– Блин. А я уже решила, что мы сможем сторговаться по-семейному. Нянечки не дешевые, знаешь ли.

– Пытаешься заманить Шай на место няни? – спрашивает ее муж Эрик, подходя с бокалом белого.

– Да, но что-то никак. Кого эти бесы терроризируют на сей раз?

– Они спокойно едят равиоли. Или, по крайней мере, будут есть следующие несколько минут. – Он салютует мне бокалом. – Шай, принести тебе что-нибудь?

За последнюю неделю я выпила столько вина, что хватило бы на десять свадеб, так что, наверное, не стоит.

– Нет, спасибо – отвечаю я. Боже, они и впрямь такие милые. Не знаю, почему я прежде сомневалась.

Поскольку я выждала, пока все в очереди не возьмут еду со шведского стола, то с полной тарелкой направляюсь к единственному столу с незанятыми стульями. Разумеется, именно за этим столом сидят Амина с Ти Джеем. На ней сиреневое платье, которое мы, помнится, вместе купили на распродаже в прошлом году – интересно, помнит ли она бутик в Кэпитол-Хилл, где я купила свое, бледно-голубое. Все в ней так знакомо, что мне не верится, что с момента нашего последнего разговора прошли месяцы.

Ти Джей мягко подталкивает ее.

И я просто… разваливаюсь на части.

* * *

Мы с Аминой заходим поглубже в сад, чтобы поговорить.

– Не могу поверить, что все это произошло на самом деле, – говорит она, усаживаясь рядом со мной на каменную скамью, которую мой папа установил здесь много лет назад.

– У меня тоже в голове не укладывается, – признаюсь я. – Иногда кажется, что это дурной сон, но потом я просыпаюсь – и нет, я действительно опозорилась и все еще без работы.

Она сжимает мою руку, и я кладу голову ей на плечо.

– Жаль, что меня не было рядом. Я вовсе не ненавижу Сиэтл, клянусь. Просто мне так хотелось перемен. Все, что я сказала, было абсолютно неуместным.

– Может быть, – соглашаюсь я, – но я не думаю, что ты была совершенно неправа. Странно, но в глубине души я чувствую облегчение. Наконец-то мне больше не нужно лгать. И наконец-то я могу разобраться, существует ли для меня работа в другой сфере.

– Шай Голдстайн – и не на общественном радио? – говорит она с преувеличенным удивлением. – Куда катится этот мир?

И это самое страшное: я так давно определяла себя через общественное радио, что никогда не задумывалась, кто я без него.

Может быть, правда в том, что я боялась узнать.

Амина открывает вышитый бисером клатч.

– Знаю, не по правилам дарить подарки дочери невесты, – говорит она. – Но я заказала их еще до того, как мы поссорились. Собиралась подарить тебе твой до того, как уеду, но…

– Пипец. Только не говори, что… – Я распаковываю серебряный браслет с выгравированной на нем аббревиатурой ЧБСЗБМ. – Ты сделала для меня браслет с ЧБСЗБМ.

– Чтобы ты никогда не забывала, – говорит она с ухмылкой.

– Пожалуйста, скажи мне, что сделала себе такой же.

Она достает парный браслет и надевает его.

– А как же.

Мы продолжаем наверстывать упущенное. Амина рассказывает мне о своей работе, Вирджинии, влажности, к которой были совершенно не готовы ее волосы. Спустя какое-то время нас находит Ти Джей и приглашает Амину на танец. Она вскидывает брови, глядя на меня, и я жестом показываю ей, что все в порядке. Мы тоже будем в порядке – или, по крайней мере, попытаемся.