Он поднимается, с трудом, опираясь на дерево и, согнувшись в три погибели, идет. Он ступает по своим же следам, потом сворачивает куда-то.

К опушке.

Лес.

Машина.

Девушка, которая нервно расхаживает.

— Да иди ты сюда! — голос её звучит так, что даже я готова подчиниться. Но мужчина впивается пальцами в дерево.

Да.

Правильно.

Дуб есть, но он не один. Он — это еще и роща. И сама земля.

— Ты иди.

— Упрямишься? — на лице девушки — а она очень и очень красиво — мелькает недовольная гримаса. — Что ж ты за человек-то такой… я с тобой по-хорошему… и времени всего ничего прошло.

Это она произносит уже тихо.

Но лес… лес еще и луг немного, пусть не тот самый, полуденный, но этот вот, сухой, тоже. И крохотные ястребиночки ловят каждое произнесенное слово.

— Ладно, — выражение лица девушки меняется. — Как хочешь… я иду к тебе. И мы поговорим, верно?

Шаг.

Длинные каблуки пробивают сухую землю, вязнут в ней. И она недовольна. Но идет. Идет и улыбается. Она касается лица мужчины, ласково так.

— Я ведь люблю тебя, — говорит она, и травы чувствуют ложь.

Слышат её.

Они шелестят, и шелест этот подхватывают листья.

— А ты меня совсем не любишь… ты говорил, что сделаешь для меня все! А не хочешь и малости.

— Убить отца — это малость? — он успевает перехватить руку. — И брата?

— Они нам мешают.

— Чем?

— Всем. Разве ты не достоин встать во главе стаи? Получить…

Он сжимает руку.

— Что ты… мне больно! — в её голосе мелькает страх. А мужчина… я чувствую, как у него ломается там, внутри. Он перемалывает себя, раздирая на части. — Послушай… они тебе не нужны… они тебя не ценят. Задвигают. А ты… ты получишь власть. Станешь во главе рода. Поверь, никто не посмеет…

Он отталкивает женщину и та падает на зад.

— Да как ты…

А его корежит.

Это некрасиво, когда кто-то меняет форму. Это даже жутко, если подумать. Особенно, когда оборот такой, спонтанный, мучительный и пахнущий кровью.

— Я запретила тебе оборачиваться! — голос девчонки срывается на визг. — Я…

Рысь трясет головой.

И скалится.

А взгляд у нее звериный. И я понимаю, о чем говорил Мирослав. Зверь — это зверь.

— Не подходи! — в руках ведьмы вспыхивает сеть, которая летит в зверя. — Не… подходи.

А вот рысь с сетью справляется. Сила ведьмы уходит в нее. Надо же… я и не знала, что они могут вот так. И ведьма, похоже, тоже не знала. Иначе не попятилась бы…

— Уйди! — в морду рыси полетел ком тьмы. — Кыш пошел! Да чтоб тебя… она не предупреждала…

Она попыталась отступить к дороге, но рысь зарычала.

— Твою ж… тут сейчас набегут…

И ведьма, развернувшись, бросилась в лес. А дальше… да, пожалуй, это можно было назвать несчастным случаем. Кто бегает в лесу да на каблуках?

Я вынырнула.

Ненадолго.

Она сказала…

Кто?

Я бы решила, что Розалия, но… теперь я знаю, какой вопрос будет следующим.

— Послушай, девочка, — Наину я не видела, но узнала сразу. Хотя, конечно… сильная женщина. Была когда-то.

Она красива.

Как ведьма.

И не стара совсем. Как ведьма.

Она сидит по-турецки на ковре из золотых листьев.

— Ты молода и красива, ты найдешь себе другого жениха…

— Мне не нужен другой! Я его люблю!

— Это не любовь, — качает головой Наина. — Это самолюбие. Ты же не привыкла к отказам.

Поджатые губы.

— Мама сказала, что вы ей должны.

— Должна, — тихий вздох. — Но… твоя мама тоже должна понимать, чем это все закончится. Приворотные никогда и никого до добра не доводили.

— Она сказала, что это не приворотное! И что если вы откажетесь, то она… она вспомнит слово! Вы силой клялись! Вот!

— Хорошо. Будь по-твоему. Но мое кое-что понадобится. Воду со следа я сама возьму, а вот волос и кровь…

— У меня есть! — Василиса вытащила две колбочки. — Вот!

— Девочка. Подумай еще раз. И хорошо. Это все закончится тем, что кто-то умрет… или он. Или ты…

Она подумала, эта красивая ведьма, как ей казалось.

Больно.

Дубу. И мне. И еще рысья кровь тает на листьях. А зверь, подобравшись к мертвой девушке, скулит и плачет, а потом осторожно укладывается рядом. Он вытягивает лапы и устраивает голову на животе покойницы. Он надеется умереть, но…

Все не так просто.

Но почему?

Что за долг… хотя, кажется, догадываюсь.

— Наина, — эта женщина похожа на Василису или, точнее, та похожа на нее. А Наина моложе. — Ты понимаешь, о чем просишь?

— О помощи. Мне не под силу провести обряд одной. Первый… путь открыть. Дальше и сама справлюсь, но на первый раз круг нужен. Или…

— Две ведьмы, силы которых на круг хватит, — произнесла та, другая, имя которой мне не известно.

Да и не хочу я знать.

И дуб не хочет.

Он смотрит. Он всегда лишь смотрит, изредка позволяя себе вмешиваться в дела людские. И снова тяжелые листья шелестят над головой.

— Наина, подумай хорошо… она твоя дочь, я понимаю. Но она хочет уйти. И милосреднее было бы позволить ей.

— Нет!

— Это не та болезнь, которую можно взять и… — женщина сделала волнообразный жест рукой. — Эта от души начинается.

— Запечатаю.

— И надолго ли хватит той печати? Ладно, раз… насколько хватит этого раза? А потом? Ты готова повторять?

Молчание.

— Ты поможешь?

— Помогу. Но вину и кровь ты на себя берешь, — деловито произнесла светловолосая ведьма. — И еще — силой клянись. За тобой долг…

Дальше смотрю. Хотя…

Да, обряд.

Две ведьмы.

Поляна.

Золотые листья кружат, поднимаясь вихрем. И женщина, которую привели, сонная, явно не понимающая, как и для чего попала сюда, становится в центре этого вихря.

Выходит, не ошибся Афанасьев…

Глава 44

Дальше.

Мне надо дальше.

— Да что ты творишь, дура! — крик Наины сотрясает небеса, и птицы взлетают с ветвей. Их крылья хлопают в воздухе, а с дуба падают капли. Много-много капель.

Осень.

Дождь идет.

— Это мой выбор! Только мой! — она похожа на Наину. Более того, она — отражение Наины, только молодое.

— Послушай… не горячись, — Наина заставляет себя отступить. — Я понимаю, ты молода, тебе хочется любви…

— Понимаешь? Да ничего ты не понимаешь!

— Расскажи.

— Что рассказать? О чем? О том, что понятия не имею, кто мой отец? Что ты запрещала даже спрашивать о нем? Что… что он тоже не знает обо мне? И что нормальной семьи у меня никогда не было?

— Я…

— Ты только и говорила, что о роде и предназначении! А обо мне — никогда! Ты требовала, требовала… постоянно требовала! И что бы я ни делала, я делала это недостаточно хорошо!

Она стиснула кулаки.

— Потому что ты никогда не старалась в полную силу!

— Ну да… не старалась… не училась… не… я всегда была плохой! А еще ты сделала все, чтобы у меня никого близкого… мне нельзя играть с княжичем… мне нельзя играть с… да ни с кем нельзя!

— Если бы ты думала не об играх, ты бы добилась куда большего…

— Большего? Чего именно, матушка? Я бы стала… кем? Ах да, никем. Ведьмой. Твоей верной помощницей, на которую можно сгрузить нудную работу. Впрочем… ты и так это сделала!

Молчание.

И обе женщины вперились друг в дружку взглядом.

— Я просто знала, что эта дружба до добра не доведет. Ты должна была помнить, что мы…

— Не такие, верно? Избранные? Наш род хранит… ну и так далее… тебе ведь нравилось это, чувствовать себя выше остальных. Ты бы не отказалась занять место князя, недаром ты его и недолюбливаешь. Но это не важно, мама. Я не хочу. Не хочу вот так… беременеть от первого встречного. Жить… непонятно чего ради жить. Год за годом маяться, стареть… и наполняться ядом. Ты сама не видишь, сколько его в тебе.

— Я запрещаю…

— Я уже совершеннолетняя. И ты мне ничего не сможешь запретить. Хватит! Я больше тебя не боюсь… ни тебя. Ни тебя разочаровать.

Она сделала шаг назад.

— Я и сказала лишь потому, что надеялась, что хотя бы раз в жизни ты меня поддержишь. Может, порадуешься…

— Чему? Тому, что моя дочь забыла о долге? Или может, что она получила бумажку, в которой говорится, что она умеет готовить? Великое достижение! Ради него стоило ссориться с матерью…

— Тому, что я нашла человека, который любит меня. И которого люблю я.

— И который собирается увезти тебя… куда? На край мира? За край? Туда, где ты жить не сможешь?

— Мама…

— Я тебе говорила. Наша сила здесь. И место здесь! Если уж он так тебя любит, пусть отпустит.

— Я не хочу, чтобы меня отпускали! Я его люблю!