Мне оставалось только рассмеяться. «Вы что, не выпустите меня из страны?»

Она показала мне бумагу, где от руки было написано: «Поскольку ваш выезд может угрожать национальной безопасности, Управление общественной безопасности Пекина запрещает вам покидать страну». Она не дала бумагу мне в руки и не сказала, сколько продлится запрет. Все, что я мог сделать, — это высказать свое недовольство в интернете. «Когда государство ограничивает перемещения гражданина, — написал я, — оно превращается в тюрьму… Никогда не любите человека или страну, которые лишают вас свободы передвижения».

На тот момент я как раз завершил строительство новой студии около деревни Малу в сельском районе Цзядин, к северо-западу от Шанхая; это было здание из красного кирпича в конце тихой улицы, а дальше шли виноградники. Спроектировать эту студию мне предложил местный чиновник в дополнение к остальным запланированным постройкам, часть из которых уже была в работе: студия моего друга художника Дин И; музей, спроектированный Тадао Андо; галерея современного искусства индонезийского коллекционера. Ожидалось, что уже в скором времени на месте виноградников будет колония художников.

Студия была построена как традиционный дом с внутренним двором, с трех сторон вода, а с четвертой, где вход, дорога. По периметру внешней стены шла полоса серой плитки, которой был выложен и внутренний двор. Жилое помещение располагалось с южной стороны, галерея — с восточной, студия — с западной, а гостевая комната — с северной, и каждая часть была автономна, с выходом во двор.

Строительство заняло целых два года, и взялся я за него главным образом в надежде на то, что это пространство даст мне возможность вложить всю свою энергию в творчество. У меня не было определенных планов и намерений по поводу использования студии — для меня важна была простая, но требующая скрупулезности задача спроектировать и построить здание, сконструировать студию, которая радовала бы и глаз, и душу.

В октябре 2010 года мы уже собирались туда переезжать, как вдруг мой помощник Люй Хэнчжун получил уведомление о предстоящем сносе здания на том основании, что строительные работы и назначение земельного участка нарушали местные законы. Я не в первый раз столкнулся с произволом китайских властей, но меня все же ошеломило, что такой город, как Шанхай, способен дать обратный ход, особенно если учесть, что в нем как раз шла прославленная Всемирная выставка. Чиновник, который предложил мне сделать студию, признался, что остановить снос не в его силах. В силу «политических причин», сказал он, «высокопоставленное руководство» не может позволить мне приехать в Шанхай. Его руки были связаны. «Старина Ай, — сказал он мне, — ты же знаешь, какая ты для них политическая заноза».

Но так называемой занозой я был лишь потому, что переживал за бесправных китайцев.

Моим подписчикам в Twitter не терпелось посмотреть на новую студию, которой предстояло вот-вот исчезнуть; за несколько дней более тысячи людей спросили, можно ли приехать в гости. Был сезон мохнаторукого краба — шанхайского деликатеса, и на рынке продавали этих крабов, так что я предложил провести Праздник речного краба, чтобы отметить прощание со студией. По-китайски «речной краб» (хэ се) звучит так же, как «гармония» (хэсе), заявленная политической целью нынешнего правительства. Так что этим мероприятием я демонстрировал политический протест против нарушения прав человека, на котором построена государственная политика «гармонизации».

Сидя дома в Цаочанди, я опубликовал в Twitter приглашение, и тут же ко мне заявились двое полицейских в штатском: власти давали мне понять, что не хотят, чтобы я ехал в Шанхай на этот ужин.

«Но гости уже приглашены, — возразил я. — Как же хозяин может не явиться?»

«Просто скажите им, что вы под домашним арестом», — ответили полицейские. «Я не собираюсь этого делать, — заявил я, — если только вы меня и правда не посадите под домашний арест».

На следующее утро, когда я уже собирался ехать в аэропорт, к студии в Цаочанди приехала дюжина полицейских; они объявили, что теперь я действительно под домашним арестом. «Пожалуйста, не пытайтесь попасть в Шанхай, — сказал один из них. — Вам запрещено выходить из этого дома до полуночи седьмого числа. Благодарим за содействие».

Выбор слов был явно неудачный. «Я вам не содействую — вы меня принуждаете».

В течение нескольких дней агенты государственной безопасности разыскали тридцать два человека, которые собирались приехать на Праздник речного краба. Один шанхаец написал в Twitter: «Только что ко мне пришла пожилая женщина из местного комитета и сказала, чтобы я не ездил в воскресенье на Праздник речного краба. Не понимаю, как она могла меня выследить? Я всего лишь написал в Twitter: „Я в Шанхае“».

Один студент рассказал, как его «пригласили на чай»: «Когда я отправил СМС, чтобы записаться на праздник, это привлекло их внимание, и агенты госбезопасности пришли ко мне в колледж; меня вызвали в кабинет преподавателя политологии. Он велел мне не упоминать Нобелевскую премию мира Лю Сяобо. „Учись усердно, чтобы потом получить хорошую работу, — не занимайся другими делами“. Он особенно настойчиво пытался выяснить, откуда я узнал эти новости и был ли я на связи с другими людьми. Под конец он потребовал, чтобы я написал отчет о моих действиях, и приказал в течение нескольких дней не выходить с территории колледжа».

Пока я был узником в собственном доме, восемьсот людей все же смогли приехать на Праздник речного краба, который провели мои помощники. Там они съели почти триста крабов, играли на гитаре, пели и болтали — и все время выкладывали фотографии и видео в интернет, чтобы отметить эти маленькие акты неповиновения.

Через два месяца, ранним утром 11 января 2011 года, Люй Хэнчжуну позвонил житель деревни Малу и сказал, что к моей новой студии подъехала строительная техника и экскаватор уже пробил в северо-западной стене большую дыру. Чиновник, который руководил процессом, подтвердил, что они планируют снести все здание в течение дня.

Поскольку срок ограничения моих передвижений истек, я полетел в Шанхай и тем же вечером прибыл в Малу. В лучах заходящего солнца четыре экскаватора еще размахивали своими огромными кранами, а от моей студии остался лишь кусочек стены в северо-восточном углу. Несколько рабочих отдирали арматуру от обломков цемента, а другие грузили обломки кирпичей и цемента в кузова для утилизации. Все четко и слаженно. Они хотели как можно скорее расчистить развалины, чтобы от здания не осталось и следа. На фотографиях, которые мы сделали через неделю, совершенно пустой участок земли. Выглядит так, будто его