Он успел вовремя: «Хоппер» уже мягко сдвинулся с места и приготовился взлетать. Вариант у Одхана оставался всего один: примитивный, чудовищный, но способный хоть что-то изменить. Номер 4 вцепился в хвостовую часть корабля – так, что металл под пальцами смялся, как бумага.

Он собирался держать корабль. Просто на уровне грубой силы – держать. На такое, пожалуй, не был способен ни один солдат специального корпуса, а вот легионер должен был справиться. Он начал изменение своего тела мгновенно: укрепил мышцы плечевого пояса, груди, спины, он нарастил дополнительные ткани вокруг суставов, чтобы ему не оторвало руки. Но и этого было недостаточно, ведь корабль мог попросту потащить его за собой. Поэтому Одхан серьезно деформировал собственные ноги, делая их чем-то похожими на корни и запуская на глубину. Он должен был стать живым якорем, не позволяющим этим ублюдкам свалить с планеты безнаказанными, да еще и увезти с собой Лавинию!

У него получалось. Корабль дернулся, пытаясь набрать скорость, – и не смог. «Хоппер» рвался вперед, но и Одхан не собирался отступать. Он знал, на что идет… даже если за это приходилось платить непередаваемо высокую цену.

От напряжения его мышцы постоянно рвались, и номер 4 едва успевал их наращивать. Кто-то внутри корабля сообразил, в чем проблема, и чуть развернул двигатели. Пламя до Одхана не доходило, а вот жар обдавал разрушительными волнами. Легионер вынужден был наблюдать, как краснеет и покрывается пузырями его кожа, как плавится форма, как от его мышц начинает идти дым, а плоть постепенно иссыхает, сгорая.

Он все это чувствовал. Одхан приглушил боль, насколько мог, однако полностью отказаться от нее не рисковал, иначе он упустил бы момент, когда повреждения станут неисцелимыми. Ярость души помогала бороться со страданием тела, номер 4 слишком хорошо понимал: он никогда бы не простил себя, если бы позволил этому кораблю улететь просто потому, что было больно.

И он держал. Сам Одхан уже ничего не смог бы изменить в этой миссии, но он надеялся на других. Понятно, что номер 3 отсидится в стороне. Стефан будет для вида пинать какого-нибудь дохлого зверя, а дальше не полезет. Но ведь есть еще номер 2, номер 7, номер 1, в конце концов!

Поэтому он продолжал держать – ради своих, ради того, чтобы дать им шанс. Он мог их презирать, не ладить с ними, кого-то из них опасаться. Сейчас это отошло на второй план и стало неважным. В этот миг, переполненный болью и гневом, остались только свои и чужие. Вот так просто. И Одхан точно знал, на какой стороне его истинное место.

Он думал, что не справится. Жар и боль затмили все вокруг, он был не в состоянии обернуться и посмотреть, где сейчас остальные. Одхан чувствовал, что корабль все же сдвигается с места, медленно, мучительно… Неотвратимо. Руки номера 4 обгорели почти до костей, он не представлял, каким чудом ему все еще удается управлять ими. Большая часть его формы оплавилась и свисала с тела черными полосками. Его лицо скрылось за волдырями ожогов, глаза приходилось постоянно восстанавливать, им горячий воздух вредил больше всего.

Но в миг, когда Одхан готов был сдаться, стало легче. Корабль все еще рвался из его рук, но с меньшей силой. Дело тут было не в машине, нагрузка осталась той же, просто кто-то взял большую ее часть на себя.

С трудом повернув голову, Одхан обнаружил неподалеку от себя Гиддениса Планту. Номер 2 наконец сумел пробраться сюда – и тоже держал. Обжигался, и мучался, и держал. Смотрелось это жутко – человек, сгорающий заживо, добровольно! Но Одхан понимал, что сам он выглядит намного хуже, чем Планта.

Номер 2 видел больше, чем он. Значит, Гидденис не просто помогает, он выигрывает кому-то время. Мысль об этом придала Одхану сил, и сдаваться номер 4 больше не собирался. Все не напрасно, нужно только потерпеть чуть дольше… Может, он и не станет героем на этой миссии, ну так плевать ему на геройство! У номера 4 в жизни были простые принципы, и долг всегда оставался одним из самых важных, тем, что определяло Одхана как человека.

Не перед Легионом долг. Перед братьями и сестрами. Даже теми, кто в иное время, как Гидденис, братом точно не был.

Одхан сдался, лишь когда руки обгорели настолько, что костяшки пальцев просто развалились, обратившись золой. Он знал, что восстановит это, но не так быстро. Он перестал держать, потому что нечем стало держать. Только такой исход номер 4 считал допустимым. Легионер обессиленно повалился на траву, оставляя корабль Гидденису.

Номер 2 еще какое-то время справлялся, однако потом отступил и он. Гидденис упал, а корабль, освобожденный, двинулся вперед, будто живое существо, наконец порвавшее цепи.

После жара воздух Феронии казался ледяным, после гула двигателей тишина стала оглушительной. Одхан заговорил хотя бы для того, чтобы убедиться: он не оглох и не онемел.

– Ну что? Мы проиграли? – прохрипел он. Хотелось ухмыльнуться, а было нечем – губы сгорели. Он намеренно не смотрел на Планту, зная, что номер 2 сейчас будет похож на его собственное отражение.

– Нет. Мы с тобой сделали все, что нужно.

– Кто-то пробрался внутрь? – догадался Одхан.

– Да.

– Все?

– Нет. Северин сделал вид, что ему нужно телепатически пообщаться с насекомыми, он остался в тылу.

– И ведь этот сучонок еще и награду получит в итоге.

Одхан знал, о чем говорил: Стефан дважды способствовал прорывам на этой миссии, когда поймал шпионку и когда выяснил координаты рощи. Номер 3 подаст все это грамотно, так что Легион опять будет подыскивать для его задницы пуховую подушку, не задумываясь о том, как он проявил себя в последней битве и почему счел допустимым грохнуть чужого хилера.

– Это все не важно, – указал Гидденис. – Мы сражаемся не ради наград. Мы сражаемся, чтобы победить.

– Да уж… Но кто-то же в корабль пробрался? Мы с тобой не зря покрылись хрустящей корочкой?

– Успели номер 1, номер 7 и еще телепатка. Не знаю, как она всюду оказывается с таким низким номером, но она тоже там. Нам остается лишь уповать на их удачу.

Одхан только фыркнул. Кому теперь уповать на удачу – большой вопрос! Номер 1, при всех своих улыбочках и милых зеленых глазках, таит в себе непонятно что. Ну а номер 7 – известный аспид, непредсказуемый и потому вдвойне опасный.

С другой стороны, и Финтон этот не