— Будешь мне писать?

В голосе девушки была тревога.

— Никак не получится, Клер! Разве что отдать письмо чайке. Знала бы ты, сколько их в Ла-Рошели! Кричат, качаются на волнах. Мне очень хочется, чтобы мы поскорее сошлись и жили вместе. В Париж я уже не хочу. Поселимся лучше на побережье! Все равно где, но мне бы хотелось видеть из окна океан.

Клер приподняла малыша, постучала его по спинке. Пояснила:

— Ему нужно срыгнуть, иначе разболится животик!

— Ты уже все умеешь и знаешь, будет легче со своими. Я хочу дочку и сына!

Клер задумалась. Ей это казалось прекрасной мечтой — жить с Жаном, готовить для него, каждую ночь ложиться с ним в уютную кровать. Мечтой прекрасной и… недостижимой.

— Жан, как я могу бросить отца и маленького брата? Я веду бухгалтерию, часто принимаю клиентов. Готовлю еду. Забочусь о бедном малыше, который лишился матери. Весна придет быстро, а я совершенно не готова уехать. Придется подождать еще как минимум год. Может, отец снова женится!

Юноша отшатнулся, как от удара.

— А кузина Бертий? Вернется же она когда-нибудь домой! Если ее муж работает вместе с мэтром Руа, они будут тут, все вместе! Про Фредерика Жиро ты забыла? Так я тебе напомню: ты хотела уехать, чтобы не выходить за него замуж.

— Фредерик об этом молчит. Бертий с Гийомом скоро приедут, твоя правда. И, конечно, они будут для папы поддержкой. Может, этим летом, Жан? Скажи, а ты не можешь поселиться в долине насовсем? Доктор Мерсье ничего не сказал жандармам. Мы зря испугались. Ты мог бы работать тут, в Пюимуайене, и жить у Базиля.

Жан встал. Клер не могла без приятного волнения смотреть на его мускулистую спину, стройные бедра и покрытые темным пушком ягодицы.

— Одевайся быстрее! — сказала она. — Мне нужно перепеленать Матье.

Сквозь щели в ставнях пробивался яркий свет. День обещал быть солнечным. Клер решила, что сегодня она будет счастлива и довольна, чего бы это ни стоило.

— Жан, любовь моя, возвращайся к Базилю! Я выпущу тебя через маленькую дверь в кладовке, которая ведет в сад. Обедать приду к вам. Матье повезу в коляске. Стояла такая плохая погода, что я ею еще не пользовалась. Прихвачу с собой сладкий пирог и сидр. А ночью ты ко мне придешь!

Жан невесело кивнул. С Матье на руках, Клер подошла и поцеловала возлюбленного в губы.

— Пожалуйста, не хмурься! — сказала она смеясь. — Мне нужно хорошенько все обдумать. За Фредерика Жиро я не выйду никогда! Обещаю, мы с тобой будем жить вместе. И лучшее решение — это забрать Матье с собой. Папа только обрадуется. Он совершенно равнодушен к сыну.

Жан надел штаны, натянул рубашку. Его глаза снова горели.

— Это с удовольствием! Я готов кормить его, поить и воспитывать, лишь бы его старшая сестренка была в моей кровати!

Молодые люди улыбались, довольные друг другом. У Клер было такое чувство, что гора свалилась с плеч. Она опасалась отказа.

— Не думала, что буду так любить своего Матье! А потом поняла, что всю жизнь буду ему вместо матери.

Жан с грозным видом расправил плечи, посмотрел на малыша:

— Ребенок нашему счастью не помеха! Он заменит мне моего бедного Люсьена. Но уж этого парня никто не обидит, клянусь!

Радуясь как ребенок, Клер толкала коляску по дороге, которая тянулась вдоль скал. Было очень холодно, но зато ярко светило солнце. Отец не стал спорить: иной раз упрямство дочки его обескураживало. И, если подумать, Клер заслужила небольшой отдых.

— Сходи в гости к этому старому безумцу-анархисту! — сердито буркнул Колен. — Ты работаешь не приседая, и малыш тоже на тебе.

Пейзаж в серебристом свете осеннего полудня казался Клер особенно красивым.

Эти вспаханные поля, эта коричневая плодородная земля, исчерченная ровными бороздами… Светлые метелочки диких клематисов украшали собой кусты лещины и ивы, сбросившие на зиму листву. Завернутый в полотенце пирог приятно пах карамелью, поднимая девушке настроение.

Жан поджидал ее на пороге сарая. Соважон подбежал к нему и стал прыгать, силясь лизнуть в лицо.

«И так могло бы быть годами, — подумала Клер. — Мы бы радовались встрече, ничего не опасаясь и не думая о плохом!»

Базиль приготовил фасоль в соусе, а к ней — кусочки поджаренного сала. Они пообедали втроем, много разговаривали и шутили. Малыш Матье, когда не спал, преспокойно сосал пальчик.

— И не слышно его! — удивился Базиль. — Можно подумать, что при смене молока меняется и характер младенца. Судите сами: Соважон пил молоко свиньи, и вот, будучи помесью волка и собаки, какой он смирный! Твой брат, Клер, кормится козьим молоком и совсем не плачет.

Девушка расхохоталась и тут же пообещала не кормить своих детей грудью.

— Буду давать им молоко ослицы. Как же они будут голосить!

День прошел слишком быстро. Клер предстояло уйти первой. Она громко расцеловала Базиля в морщинистые щеки.

— Я буду приходить чаще, нравится это папе или нет! Пусть себе ворчит.

Жан с Базилем смотрели ей вслед.

— Ну что, самое время поиграть в белот? — предложил бывший учитель.

— До ночи далеко, надо же чем-то себя занять, — отвечал его молодой друг.

* * *

Клер хотелось устроить идеальный романтический вечер. Она подсластила вечернее молоко для Матье: ничего, только крепче будет спать! Они с отцом поужинали тет-а-тет, как обычно, только Клер подала еду на стол чуть раньше. Еще она, вопреки обыкновению, не ограничивала Колена в выпивке, и тот опустошил графин.

— Я устала, папа. Ложись и ты сегодня пораньше!

Бумажных дел мастера, сытого и чуть хмельного, упрашивать не пришлось. Он поцеловал дочку в лоб и наказал хорошенько запереть дверь.

— Не беспокойся, пап. Соважон рычит, когда крыса пробегает на чердаке!

Наконец отец ушел. Клер сбегала в кладовую за горшочком с фуа-гра и бутылкой белого вина. Потом поднялась к себе и переоделась, желая удивить Жана. Она выбрала зеленую шелковую блузку и летнюю юбку из бежевого льна. Волосы девушка распустила и долго расчесывала щеткой. Отражение в зеркале ей понравилось: черные глаза, лицо, вызолоченное светом свечей, красные губы (накусанные для яркости) и полукруглое декольте, на этот раз не прикрытое шейным платком.

Раз десять она подходила к задней двери, ведущей в сад, по другую сторону которого протекал ручей.

«Почему он так запаздывает?»

Ожидание было томительным. Одна, всего одна ночь им подарена, чтобы любить, целоваться и