— Ну, это не загвоздка, — сказал Тарик, почувствовав себя настоящим мужчиной-покровителем. — Я эти берега на пару майлов в обе стороны знаю, все укромные местечки: и для рыбалки, и для купанья... Пошли вон туда, налево.

Шагать берегом пришлось едва ли не четверть часа, но долгий путь того стоил. В конце концов плеск и гомон утихли, остались далеко позади, и он привел Тами к одному из знакомых местечек: меж соснами — неширокий участочек песка, со стороны берега — густой кустарник, отцветающий бересклет, а река вовсе уж мелкая. На выстрел из лука тянется полоса разноцветной гальки, покрытая прозрачнейшей водой глубиной не больше ладони, и в ней шмыгают стайки крохотных вертких мальков, кое-где белеют пузатые

раковинки речных ракушек. Если знать места (а Тарик знал), можно в два счета набрать приличное ведерко. Они особенно вкусны, если потушить с луком и приправами...

Тами застыла у самой воды, неотрывно глядя на реку, прошептала прямо-таки завороженно:

— Красота какая... Первый раз такое вижу...

Человека нового и впрямь не на шутку впечатляло. Долиталь, самый большой приток протекавшего через столицу могучего Робатайля, здесь шириной не менее полумайлы, течение медленное, неостановимое, как бег Времени. На том берегу — зеленая лента леса, а на водной глади множество лодок речных рыбарей, для которых это не развлечение, а ремесло. Одни утыканы по бортам густой щетиной удочек и деревянными воротками протя-гов42, с других забросили сети. Все стоят на якорях — на рыбалку выходят с рассветом, когда рыба просыпается и отправляется по своим нехитрым делам, тут ее и бери умеючи. У многолюдного места, мимо которого Тарик и Тами прошли, рыбари держатся за незримым рубежом, пролегающим посередине реки и для непонятливых пловцов отмеченным через каждый томайл полосатыми красно-желтыми конусами бакенов с шарами светильников, которые зажигают с темнотой. Пловцы за них не заплывают, и дело не только в писаных регламентах ратуши: речные рыбари — народ жилистый и резкий, за Стражниками бегать не будут, сами разберутся (наверняка они, поймав Бабрата, пытавшегося изнасильничать девчонку, прежде чем отволочь его к Страже, вломили от всей души, а душа у них широкая). С «купальной» половины рыба давно уже ушла к другому берегу — себе на погибель. А здесь, в местах, похожих на это, купальщики редки, бакенов нет, а потому и рыбари сюда заплывают, только по неписаному уговору перетяги не бросают, чтобы не поранить острейшими крючками пловцов, и знатоки вроде Тарика рыбалят на удочку и собирают ракушки...

Тами развернула холстинку и достала свернутый вчетверо бублик. Тарик никогда не имел с ними дела, но штука нехитрая.

42

Протяг — перемет, он же перетяг.

Он быстренько невиданную прежде близко штуковину надул, плотно заткнул деревянной пробочкой на веревочке. Тами ненадолго ушла в кусты и вернулась в купальном платье из пестрого ситца. Тарик за это время не спеша разделся и натянул опять же ситцевые купальные труселя, только не пестрые (пестрое носят одни девчонки), а синие. Женские платья давно укоротились, летом и голые плечи повсюду, и вырезы смелые — все к этому давно привыкли, только иные старушки шипят вслед, поминая развратную молодежь (а иные, подобрее и побойчее, наоборот, сетуют, что во времена их молодости такого не носили), и провожают язвительными репликами не только молодых, но и зрелых матерей, годовичков Тариковой мамани...

Но вот касаемо купальных нарядов злоязычные старушки торжествуют. Нет ни писаных регламентов, ни даже негласок, но по каким-то загадочным причинам купальные платья спереди и сзади закрытые, с длинными рукавами, подолы прикрывают колени (во времена маманиной молодости, рассказала она, и вовсе достигали земли), а купальные труселя — натуральные штаны до колен наподобие исподнего. Худог Гаспер говорил когда-то: многое свершается толчком. Особенно в том, что касается одежды. Толчок — и подолы враз укоротились, распространились повсеместно сущим лесным пожаром. Толчок — и дворяне перестали украшать одежду бантами... (То и другое произошло к потаенной грусти торговцев тканями.) Так и здесь: случится некий толчок — и купальные наряды ужаснут тех самых вредных старушенций...

Но Тами и этот уродский наряд был к лицу — еще и оттого, что (наверняка с умыслом) скроен и сшит так, что откровенно обтягивал чудесную фигурку, ничуть не противореча тем самым «загадочным причинам», а подол излажен колокольчиком так, что при каждом шаге взлетал над круглыми коленками.

Притворяясь, будто не замечает восхищенного взгляда Тарика, Тами подошла, легко переступая босыми ножками, и с деланым изумлением провела кончиками пальцев возле багровых пятен

на груди Тарика, крайне напоминавших отпечатки жемчужных зубок:

— Откуда у тебя такие боевые шрамы?

— Озорничала ночью одна прекрасная фея...

— А если ночью фея опять начнет озорничать и оставит новые боевые шрамы? — прищурилась Тами. — Будешь грустить?

— Ни капельки, — сказал Тарик. — Лишь бы...

— Милый, я все понимаю и никогда не теряю головы совсем уж напрочь, — заверила Тами с обещавшей многое улыбкой. — Родители не увидят и насмешливо смотреть не будут. А вот ты был чересчур напорист... — Она коснулась пальцами ямки под ключицами, потом провела ими над грудью. — Ты, конечно, не заметил, что я надела платье без выреза, и плечи закрыты. Ну да, эти мужчины... И еще несколько дней буду ходить как монашенка. Дядя ничего не скажет, и никто ничего не скажет, но ведь если я надену обычное летнее платье, все поймут и будут улыбаться за спиной. И прощай моя репутация благонравной девочки...

Однако в ее веселом голосе не было ни укоризны, ни сожаления, и Тарик, приободрившись, заверил:

— Впредь буду бережнее...

Невольно шагнул к ней, но Тами гибко увернулась, отступила на шаг и подняла руки над головой:

— Лучше помоги мне надеть бублик...

Ах, как ее грудки натянули тонкий ситец! Прямо-таки героическим усилием воли Тарик превозмог себя, поднял тугой бублик и осторожно уместил его на тонкой талии, каковую забава для богатеньких и охватила плотно. Убедившись, что бублик сидит прочно, Тарик поднял свою одежду, башмаки и пояснил:

— Я мигом, положу рядом с твоей. А то еще забредут какие-нибудь шутники, увидят, что там только девичья одежда, и прятать примутся...

Мигом обернулся, и они вошли в воду, нагретую полуденным солнышком, особенно на мелководье: Тарик — с привычной поспешностью,