Шрифт:
Закладка:
У Дона по спине пробежали мурашки.
Какого лешего им надо?! Вернее, кого им надо – Дона или Морену?.. и… зачем?
Дон машинально обернулся к ней.
Сжатые губы, напряженные плечи, в настороженном взгляде – снежная вьюга, предвестница Валгаллы. Киллер на старте, сейчас как прыгнет, и клочки по закоулочкам… Вот только это был не Киллер, а девчонка. Бешеная, драчливая, перепуганная насмерть девчонка. И сколько бы она ни прятала страх в снежной Валгалле, Дон все равно его видел и чувствовал. И должен был ее защитить. Как угодно. От кого угодно. Хоть от дюжины гопников и сотни вурдалаков.
Но пока единственное, что он мог сделать, это обнять ее за плечи и притянуть к себе. И улыбнуться, спрятав собственный страх подальше.
Морена сначала закаменела совсем, а потом, через секунду, прерывисто вздохнула и прижалась к нему. И отвела взгляд от гопников.
Уже хорошо, а вот что дальше делать? Это только в книгах герои выходят вдвоем против десятка и побеждают. А в жизни…
Отвлек гондольер. Перехватил взгляд Дона, сверкнул улыбкой.
– В такой вечер, синьор, просто преступление думать о ком-то, кроме вашей спутницы! Все прочее не стоит внимания, поверьте…
Сейчас точно запоет. Баркаролу. Может, даже из «Сказок Гофмана».
Гондольер хмыкнул, словно подслушал Доновы мысли.
– Я бы вам даже спел, но, возможно, прекрасная синьорина сделает нам одолжение?
И кивнул на скамейку у кормы. Там, прямо напротив Дона, лежало что-то, завернутое в брезент, – Дон сразу заметил, еще когда садился. А потом как-то позабыл. Ну лежит и лежит, мало ли…
Оказалось, гитара. Дон уже приготовился увидеть старинную, с резьбой и инкрустацией, кто их, ролевых гондольеров, знает? Но ничего подобного. Обычная «Кремона» в жестком чехле, и не старинная, а просто старая.
Морена недоуменно уставилась сначала на гитару, а потом и на гондольера.
– Сейчас играть? Как-то оно…
А Дону идея неожиданно понравилась. Пусть уж Морена поет, лучше петь, чем бояться! Взяв ее за руку, заглянул в глаза:
– Сыграй мне. Пожалуйста.
Морена едва заметно вздрогнула, смущенно улыбнулась, опустила глаза и порозовела скулами. Так мило и трогательно, что Дону резко захотелось ее обнять… или на нее наорать, оттолкнуть… Вот зачем она так? Сначала – влезла в душу, наврала, а теперь краснеет и…
И рука у нее едва заметно дрожит. Теплая, сильная, с тонкими пальцами и короткими ногтями. Держать ее в своей приятно и до безобразия правильно.
Еще бы обойтись без проснувшихся в груди ежей! И вообще, какого лешего с ним творится? Вот зачем он сам с ней обращается как с девчонкой, а не как с другом? Киллеру он бы просто сунул гитару и сказал «надо», и Киллер бы понял. А этой… эта… принцесса… за каким лешим надо, чтобы она играла именно для него, а не для какого-то там ролевика? И почему так важно, чтобы она согласилась, чтобы на него посмотрела…
Кому-то тут пора прийти в себя и вспомнить, что ему врали. Нагло. В глаза. И будут врать дальше – потому что это не Киллер, внезапно превратившийся в Виолу-мечту, это девчонка, которая притворялась Киллером. Другом. А он – верил. Как последний дурак.
Дон аккуратно подсунул Морене гитару, а руку убрал. И отодвинулся – так, чтобы не касаться. Еще не хватало ей показать, что ему больно. Обойдется. И вообще, дурь все это. Пройдет. Они и знакомы-то всего ничего, так что вовсе он не влюбился. Влюбиться – это не про него, он для этого слишком любит свое искусство.
Гитару она взяла, подняла взгляд на Дона…
Шоколадные кудри, пушистые ресницы, и эта улыбка – чуть виноватая, чуть растерянная, и в зеленых глаза – надежда.
Подняла – и снова опустила, теперь уже глядя только на гитару.
Дон чуть не выругался. Вот почему теперь он чувствует себя сволочью?! Как будто это он ее обидел. Он врал, он ее оттолкнул, он весь день делал вид, что ее не существует в природе? А не пошла ли она!..
И снова спасла случайность. За секунду до того, как Дон раскрыл рот и высказал все, что думает о женских штучках, на него брызнуло речной водой, гондола покачнулась на волне, и раздалось:
– Прошу прощения, сеньоре, сегодня весьма оживленное движение!
Мимо – то есть навстречу – прошел туристический катер, еще раз обдав Дона брызгами. С катера на них пялилось с дюжину японцев, сверкали вспышки фотокамер, и ругаться стало как-то неловко. Да и незачем. Вообще непонятно, с какой стати он так разозлился.
Зато забыл про гопников и перестал бояться.
Гопники?
Вот же…
Дон покосился на берег и едва не выругался. Шкаф-Гоша со товарищи по-прежнему бежали вдоль канала, совершенно не глядя в сторону гондолы. И, разумеется, чисто случайно держались с ней почти вровень. Исключительно случайно!
Хоть бы их менты задержали для проверки паспортов, что ли! Если уж сами никак не провалятся!
По счастью, Морена про них забыла, занятая гитарой. Тронула струны, подкрутила колок – и заиграла. Что-то очень знакомое, такое, с привкусом болота и мистики… ну да, точно, Кир это же пел. Из «Арии».
– Засыпай, на руках у меня засыпай[47], – она пела негромко, но казалось, ее голос летит над каналом, над Невой, над всем Питером – осенними листьями и туманом, морским ветром и криком чайки, шумом волн и скрипом снасти. – Ты найдешь потерянный рай…
Она пела – а Дон смотрел на нее, словно видел впервые. Словно вот сейчас она вошла в класс, и села за его парту, и этим же грудным, низким голосом сказала ему: «Здравствуй, Дон, я пришла к тебе. Ты ждал меня, я знаю. Теперь ты найдешь свой потерянный рай».
Наверное, тогда все было бы иначе. Честно. Открыто. И… тогда ничего бы не было. Ни безумных снежных глаз, сломанных пальцев Димона и крика на весь стадион: «Киллер»! Ни Сирина и Алконоста на классной доске. Ни божественных пирогов Франца Карловича и сумасшедшего желания лепить Гитару. Не было бы сиреневого медведя, завернутого в одеяло, и гонки вдвоем на одном байке по Лиговке. Может быть, не было бы и «убийства» Поца. И совершенно точно тогда бы она не сидела сейчас рядом с ним в
