Неподалеку раздался взрыв. Георгий Лукич от неожиданности вздрогнул и побледнел.

— Ерунда, — успокаивает всех Кувакин. — Это моя гвардия заминировала завалы, чтобы фашисты не шлялись там, где им не положено.

Теслер в новой гимнастерке с шестью белыми звездами на погонах подходит к окну и прислушивается к шуму леса.

— А что, немцы и сюда иногда добираются? — спрашивает Сычев.

— Да, — отвечает улыбающийся Кувакин. — Но у нас тут кругом противопехотными заминировано... Бывает, гитлеровцы оставляют нам на память и пальцы рук и пятки ног, — смеется Виктор Петрович.

Тут раздаются подряд два сильных взрыва. Дрожат оконные стекла и посуда в буфете. У Кувакина от радости блестят глаза и желваки ходят по лицу, как маятники часов, туда-сюда, без остановки.

— Молодцы гвардейцы! Свое обещание выполнили. Придется к награде представлять. Где замполит? Спиридонын? Ах, да он там с ними, с солдатами, а я забыл.

— Какой Спиридоныч? — спрашиваю я.

— Спиридонов Николай, помните, тот, что раньше у Бориса Михайлова был комиссаром. Сибиряк. Учитель. А вот он сам, легок на помине.

После того как с генералом З. И. Колесниковым, начальником инженерных войск 4-го Украинского фронта, были согласованы стыки оборонительных рубежей двух фронтов, военные строители развернули на них большие работы.

Здесь, на плацдарме, передний край проходит по тактически невыгодной для нас местности. Основные командные высоты у немцев. Но что поделаешь? Приходится только еще более тщательно маскировать открытые две линии траншей и дополнительно углублять их на просматриваемых участках.

— Тут осторожнее, — предупреждают солдаты, когда мы с Панковым и подполковником Л. А. Сычевым, нашим разведчиком, сильно согнувшись, пробираемся через эти гиблые места.

Вторые сутки комиссия во главе с генерал-лейтенантом Галицким проверяет состояние инженерного оборудования на правом фланге плацдарма. Днем генерал больше интересуется артиллерийскими позициями, а мы то ходим, то ползаем по дну глубоких и узких траншей главной полосы обороны.

Во время перекура беседуем с солдатами. Они все расспрашивают нас, когда начнем наступать.

Я давно заметил, что наш солдат не любит отсиживаться в обороне. Хотя в такие дни люди меньше подвергаются опасностям, но бойцы хотят наступать, хотят скорей кончить войну и возвратиться к своим мирным делам. Но пока что это только мечта, вера в завтрашний день, но именно в завтрашний. Сегодня еще. война.

Вот и сейчас, пока мы здесь курили, совсем рядом упала и разорвалась мина. Тяжело ранен пулеметчик, молодой узбек.

— Обидно, совсем обидно умирать, когда виден конец войны, — с грустью говорит молодой солдат.

— Тебе, дружище, откуда это видно, что войне скоро конец? — спрашивает, отечески похлопывая его по плечу, Панков.

Боец улыбается мило, почти по-детски.

— Все говорят, еще разок ударим — и в Берлине будем.

Подробнее поговорить с этим молодым солдатом не удалось: начался артиллерийский обстрел. Снаряды ложатся кучно. Они взрываются недалеко, на пригорке, возле длинного кирпичного здания конного завода. Неприятель, видимо, предполагает, что там командный пункт большого штаба, но это не так: с тех пор как немцы стали методично обстреливать завод, из здания увезли и те несколько десятков ящиков с концентратами, которые там ранее хранились.

Мы долго еще ходим по траншеям и ходам сообщения первой позиции, отмечаем недостатки и даем указания полковым инженерам.

Вечером собираемся в Сандомире. Красивый городок, ничего не скажешь. Но сейчас он мертв, жителей нигде не видно. Немцы достают и сюда своими крупнокалиберными снарядами. Все мы у начинжа в комнате, все по очереди докладываем.

— Речка Опатовка, — сообщает Л. А. Сычев, — прикрыта камнеметами, а минные поля — автоматической сигнализацией. Армейская бригада на основных направлениях устанавливает сейчас неизвлекаемые мины.

Генерал слушает внимательно. Временами прерывает, делясь впечатлениями о положении на плацдарме. Об артиллеристах он самого высокого мнения.

— Понимаете, — с увлечением говорит Иван Павлович, — эти «боги войны» — отменнейшие саперы. Они так искусно оборудуют и маскируют основные и запасные позиции, что обнаружить их не то что с воздуха, но и вблизи невозможно.

— Но все-таки вы их находили? — допытывается Панков.

— Обнаруживал. — Иван Павлович смеется. Смеется шумно, заразительно.

Ужинаем у командира армейской саперной бригады Зайцева. Большой овальный зал с лепным потолком. Громоздкая шляхетская мебель. На столе зажаренный гусь с яблоками.

— Не единым хлебом живет человек, — замечает комбриг и предлагает посмотреть кино.

Тушится свет. Не сходя с мест, смотрим фильм «Антон Иванович сердится». Сердится и Иван Павлович, посмотрев на часы.

— Вот черт, — тихо говорит он, вскакивая со своего кресла, — мне сейчас у командующего армией надо быть, а я тут с вами засмотрелся...

Генерал бесшумно уходит. Монотонно трещит киноаппарат. Мелькают на развешенной простыне давно известные кадры. Иногда звенит не убранная со стола посуда от близких разрывов снарядов. Преодолевая усталость и сонливость, смотрим до конца, хоть на часок мысленно уносясь в другой мир.

Незадолго До начала второй мировой войны поляки построили неплохой военный городок в Дембицком лесу. Двух-трехэтажные кирпичные здания для офицерского состава, отдельные коттеджи для высших чинов, блестящие асфальтовые дорожки. Не знаю, успели ли тогда пилсудчики пожить в этом, похожем на санаторий городке, но зато известно, что Паулюс со своим штабом размещался здесь перед нападением гитлеровской Германии на Советский Союз и в этом районе обучал свою армию вторжения борьбе в населенных пунктах и внутри укрепленных позиций. На специальном полигоне, занимающем огромную территорию, имелись макеты городов и укреплений.

Теперь — это было в октябре 1944 года — здесь находится штаб 1-го Украинского фронта. А наши войска победоносно идут вперед. Знамена советских полков развеваются над Бухарестом, почти полностью освобождена Прибалтика.

Союзные войска во Франции заняли Лион, вступили в Голландию и Люксембург. Финляндия, Болгария порвали дипломатические отношения с Германией и объявили ей войну. Накануне полного освобождения и Югославия.

Вчера вечером я зашел к Николаю Федоровичу Слюнину, он читал газету.

— Знаете, уже чувствуется дыхание мира, — с радостью сообщил он, показывая на