Шрифт:
Закладка:
Москва, Лубянка, конец 1935 года
Марейкис в новехонькой форме лейтенанта госбезопасности с обшитыми серебром звездами – по одной на каждом рукаве, сидел напротив начальника Особого отдела, в очередной раз перечитывающего его рапорт. Закончив, тот поднял глаза на автора бумаги.
– Это что же получается? Ватануки, который на самом деле не Ватануки, а… барон Ода – на самом деле инспектор Второго отдела японского генштаба, прибывший с целью проверки и координации деятельности японских резидентур в Европе?
Марейкис кивнул:
– Координации не столько между собой, а прежде всего, пожалуй, в работе с японскими разведчиками в Москве. Большая встреча с Ватануки-Одой у меня сегодня вечером на Чистых прудах.
– Надолго он к нам пожаловал?
– Постараюсь сегодня выяснить, но виза у него до 1 января наступающего года. Так что он должен вот-вот убраться. Да и не сидят подолгу такие господа на одном месте. Проверит, что у японцев тут, даст указания и домой. Транссибом. Побыстрее.
Начальник Особого отдела бросил короткий взгляд исподлобья на Чена и достал из ящика стола тонкую картонную папку.
– Не Транссибом, Марейкис. С датой вы не ошиблись, а вот направления путаете. Товарищи из транспортного получили копии билетов на поезд Москва – Берлин. Отправление 30 декабря текущего года. Вагон СВ. Места на трех человек: Ватануки Такэюки, Ватануки Эцуко, жена его, стало быть, и наш старый знакомый – гражданин Курихара. Супруги Ватануки едут вместе, в одном купе, а вот господин Курихара зачем-то на себя одного забронировал сразу два купе, то есть четыре места. Не знаете зачем?
Марейкис на мгновенье задумался.
– Он возвращается после трехлетней командировки. Вероятно, повезет большой багаж.
– Вероятно. – Начальник вернул папку на место, закурил папиросу и снова посмотрел на Марейкиса.
– Вы в курсе, что случилось у Заманилова?
Непроницаемое буддийское лицо Марейкиса не дрогнуло. Он прямо посмотрел в глаза шефа:
– Нет. А что случилось?
– Агент наружного наблюдения, следивший за матерью и дочерью Вагнер, некоторое время назад выпал из окна в доме, где была оборудована площадка для наблюдения.
– Случайно выпал?
– Конечно. – Начальник Особого отдела несколько раз глубоко затянулся и закашлялся. – Пробил головой раму на лестничной клетке и решил проверить, умеет ли он летать. Проверил – не умеет. Жив остался чудом – упал на рябину под окном. Сейчас его наши врачи собирают чуть не по частям. И я не уверен, что соберут… У вас есть соображения на эту тему?
– По поводу падения агента? Нет. Если только…
– Что?
– Я вам докладывал. Контрабанда. Те подарки, которые Вагнер принимают от японцев и передают мне…
– Короче!
– Я не могу исключить, что они передают мне не всё…
– Поясните!
– Возможно, Любовь Вагнер приторговывает. Могла связаться со спекулянтами, контрабандистами. Вещи дорогие и драгоценности…
– Полагаете, наблюдение могли вычислить обычные уголовники? Урки?
– Почему нет? Я не знаю, кого там Заманилов направил работать, но исключить такую возможность нельзя. У меня нет информации о контрабандистах, но предполагаю, что человек Заманилова мог внезапно оказаться один против нескольких нападавших.
Хозяин кабинета затушил окурок в пепельнице и поднялся. Встал, скрипнув хромовыми сапогами, и Марейкис.
– Встречайтесь сегодня с этим Ватануки. Времени мало. Надо выяснить, зачем он приезжал, что обсуждали, какие документы готовят или уже подготовили в итоге. Выемку санкционирую на любых условиях. Нужны люди – берите. Только меня ставьте в известность. Это всё. Идите.
– Есть. – Марейкис надел фуражку, козырнул, круто повернулся и вышел из кабинета. Выждав несколько минут, начальник отдела снял телефонную трубку:
– Заманилова ко мне.
Выйдя на улицу, лейтенант госбезопасности Арсений Чен на мгновенье остановился на перекрестке напротив Наркомата иностранных дел. Он внезапно вспомнил, что обещал коллегам по институту востоковедения найти очередной каталог переводов советских писателей на японский язык. К концу года он обычно появлялся в магазине «Международная книга» на Кузнецком. Марейкис перешел улицу Дзержинского и мимо приемной НКВД спустился вниз по булыжной мостовой. На входе в магазин звонко блямкнул дореволюционный колокольчик, когда Марейкис открыл дверь. Людей внутри почти не было. Лишь справа от входа два старичка с седыми бородками и в барашковых шапках-пирожках, судя по внешности – профессора московского университета, бережно листали книги с немецкими названиями на корешках. Здесь никому не было дела до поблескивавших чекистских звездочек на рукавах новенькой шинели Марейкиса. Их обладатель повернулся налево, поздоровался с продавцом и сразу увидел нужный каталог на прилавке. Он протянул к нему руку, отчего портупея приятно скрипнула. В унисон ей снова раздался мелодичный звон колокольчика. Чен оглянулся на дверь, не выпуская книгу. Прямо перед ним, широко открыв рот и распахнув глаза, стоял журналист Курихара.
Глава 12. Лёд
Москва, тот же день, но позднее
В прекрасном черном пальто с каракулевым воротником и шляпе пирожком, Чен выглядел много старше своих лет и имел вид университетского профессора. Да он и был им на самом деле – для тех, кто не знал «агента Марейкиса». К его высокой спортивной фигуре шла даже трость, которой Арсений Тимофеевич, впрочем, пользовался несколько неумело и по большей части просто нес ее в руках, только изредка откидывая с дорожки комки смерзшегося первого снега. Сбивая с пути очередную ледышку, он внимательно смотрел себе под ноги, иногда ухватывая взгляды, которые искоса бросала на него шедшая рядом Эцуко. Ее муж, инспектор Второго отдела генштаба Японии подполковник Ватануки, шел рядом с ними по Чистопрудному бульвару, любуясь вечерними видами: готовящимся к открытию катком, ярко освещенным кинотеатром «Колизей» и даже грандиозным строительством новых жилых домов по чётной стороне улицы.
Чен не хотел идти на Чистые пруды. С ними его связывали неприятные воспоминания, здесь он мог встретить знакомых, которые торопились кто на Лубянку, кто с нее, и здесь по-прежнему по вечерам шалило московское хулиганье – его никак не удавалось вытравить из этого уголка столицы.
