– Я говорю это не для того, чтобы вы меня пожалели. Это лишь один из многочисленных грехов, в которых можно обвинить моего отца. Он был чудовищем и воспитал меня, а значит, я тоже отчасти чудовище. – Наконец она поднимает взгляд и ошеломляет решительностью. – Так что да, я избалованная принцесса, но не только. Я пережила его. Переживу и все, что мне уготовили брат с сестрой. Может, было время, когда согласилась бы с их планами, по крайней мере отчасти, чтобы сохранить мир, но я уже не та. Я заслуживаю большего, чем быть чьим-то призом.

В груди щемит с силой, к которой я не готов.

– Елена…

– Мне нужно немного побыть одной. Пойду, постараюсь вздремнуть. – Она встает из-за стола и уходит в спальню.

Звук закрывшейся двери звучит неестественно громко.

Я поворачиваюсь к Ахиллесу и вздыхаю.

– Сущий кавардак.

– Она справится с разочарованием, когда все утрясется. – Однако он хмурится и отталкивает от себя тарелку, не доев. – Возможно, потребуется время, чтобы заслужить ее прощение, но мы это сделаем. – Его голос звучит не так уверенно, как обычно. – Она должна нас простить.

Не думаю, что Елена должна что-то делать, в том числе прощать нас. Только не за это. Меня даже подташнивает. Очевидно, что любой, кому было известно о репутации Зевса, знал, что он не был хорошим человеком. Три мертвые жены, немало предполагаемых случаев нападения и сын, которого он выгнал из города за то, что тот не захотел ему подчиняться. Все это складывается в неприятную картину. Не знаю, как я не подумал, каково было расти в такой семье. Если правильно помню, мать Елены умерла, когда та была подростком. Мачеха продержалась всего несколько лет после того, как Зевс женился снова.

У меня бегут мурашки по коже.

– А вдруг ее это сломит?

– Сломит ее? – Ахиллес качает головой. – Да ты видел эту женщину? Она слишком сильная, слишком упрямая. Возможно, иногда она сомневается в себе, но, как сама сказала, она боец. Одним небольшим разочарованием ее не сломишь.

Мне хочется в это верить. Правда. Но люди – не просто проблема, которую можно решить. Эмоции часто идут вразрез с логикой. В противном случае мы бы вообще не оказались в этой ситуации.

– Надеюсь на это.

Ахиллес вздрагивает. Он откидывается на спинку стула.

– Я не хочу ее сломить, но я…

– Хочешь этого очень давно. – У него столь же веские причины претендовать на титул Ареса, как и у Елены, которые тоже коренятся в прошлом, в боли и неуверенности. Он больше не беспомощный ребенок, который вырос в одном из приютов Геры и был определен в солдаты Ареса. Понятно, что он стремится укрепить свое положение среди власти и амбиций. Провал, возможно, его тоже не сломит, но Ахиллес никогда не терпел настоящей неудачи, как только нацеливался на результат. Не знаю, как на него повлияет поражение.

– Не представляю, как поступить.

– Такого еще не было. – Он отвечает мне усталой улыбкой и встает. Хлопает меня по плечу. – Давай приберем тут, оставим Елене что-нибудь перекусить на случай, если она проголодается, и займемся восстанавливающей йогой. У тебя хреново получается скрывать напряжение, и это наверняка поможет. – Он натянуто улыбается. – Что бы ни случилось, мы со всем разберемся.

– Несмотря ни на что? – Это детская мольба, не имеющая под собой никакой логики, но не могу не произнести ее. Хочу, чтобы они оба были счастливы. Хочу, чтобы на этом все не заканчивалось. Глупо. Чертовски глупо.

– Да, Патрокл. Несмотря ни на что.

Мы убираем часть еды в мини-холодильник и просим одного из подчиненных Беллерофонта выбросить остальное. Ахиллес запирает дверь, а я совершаю последний обход по номеру. Интервью отменили, поэтому нам никуда не нужно идти, но все равно есть риск, что на Елену снова попытаются совершить покушение. Тот, кого так сильно разозлило, что она прошла первое испытание, должно быть, в ярости, раз она дошла до финального.

Единственный свет, разгоняющий темноту спальни, проникает через просвет между шторами. Елена лежит калачиком посередине кровати, с головой накрывшись одеялом. Так она выглядит совсем маленькой, и у меня в груди неприятно щемит. Нет, не в груди. В моем чертовом сердце. Ахиллес всегда твердит, какой я мягкий, но это неправда. Я могу быть черствым, когда этого требует ситуация. За одним исключением. Елена всего за несколько дней пустила корни в моем сердце. Это не должно было произойти так быстро, но мама всегда рассказывала, как она посмотрела в другой конец комнаты, увидела другую мою маму и просто поняла.

И я тоже просто понял, когда увидел Ахиллеса. Возможно, не то, что влюблюсь в него всего за неделю, и мы проведем следующие двенадцать лет вместе, но понял, что он будет важен для меня. Что он уже тогда был для меня важен.

С Еленой все случилось не подобно удару молнии. Не в то время, когда мы были детьми, и точно не сейчас, когда мы снова встретились. Было больше похоже на прилив, и каждая наша встреча волной приближала меня к ней вплоть до этого момента. Я тону, но не скучаю по воздуху. Хочу быть в этой новой действительности. Хочу быть уверен, как и Ахиллес, что это возможно, даже если сейчас не понимаю как.

Возвращаюсь из спальни и вижу, что Ахиллес отодвинул диван, чтобы освободить больше места. Он внимательно за мной наблюдает, прищурив глаза, пока опускаюсь на пол.

– Мы были слишком грубы с тобой прошлой ночью?

– Я бы сказал, если бы вы были слишком грубы. – Вчера ночью удовольствие затмило боль и раны, но Ахиллес был прав, когда сказал, что за ночь мое тело закостенеет. Я выдерживаю его взгляд. – Всего лишь синяки, и мышцы побаливают. Я буду ворчать и ныть по этому поводу, но со мной все нормально.

– Поверю тебе на слово. – Он берет подушку и помогает мне встать в первую позу. Восстанавливающая йога сводится к тому, что нужно несколько долгих минут оставаться в одном устойчивом положении. На большее я сейчас не способен, и меня это раздражает.

Я восстановлюсь. Знаю это. Но успею ли к третьему испытанию?

– Понимаю, ты волнуешься. Мы разберемся. – Ахиллес упирается локтями в колени и опирается на диван. – Поверь мне.

– Верю. – И это правда. Если кто и сможет довести нас до самого конца одним только упорством, это он. Мы погружаемся в комфортную тишину, и я принимаю следующее положение. Когда заканчиваю, тело по-прежнему жутко болит, но на душе становится спокойнее. Я позволяю