«Ты пой, – сказал Гриф. – Я не помню слов».

И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень медленно и уныло:

«Ты не можешь скорей подвигаться? –

Обратилась к Улитке Треска. –

Каракатица катится сзади,

Наступая на хвост мне слегка.

Увлекли черепахи омаров

И пошли выкрутасы писать.

Мы у моря тебя ожидаем,

Приходи же и ты поплясать.

Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,

Ты не хочешь, скажи, поплясать?

Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,

Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?

Ты не знаешь, как будет приятно,

Ах, приятно! – когда в вышину

Нас подкинут с омарами вместе

И – бултых! – в голубую волну!»

«Далеко, – отвечает Улитка, –

Далеко ведь нас будут бросать.

Польщена, говорит, предложеньем,

Но прости, мол, не тянет плясать.

Не хочу, не могу, не хочу я,

Не могу, не хочу я плясать.

Не могу, не хочу, не могу я,

Не хочу, не могу я плясать».

Но чешуйчатый друг возражает:

«Отчего ж не предаться волне?

Этот берег ты любишь, я знаю,

Но другой есть – на той стороне.

Чем от берега этого дальше,

Тем мы ближе к тому, так сказать,

Не бледней, дорогая Улитка,

И скорей приходи поплясать.

Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,

Ты не хочешь, скажи, поплясать?

Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,

Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?»

«Спасибо, мне этот танец очень понравился, – сказала Аня, довольная, что представленье кончено. – И как забавна эта песнь о треске».

«Кстати, начет трески, – сказала Чепупаха. – Вы, конечно, знаете, что это такое».

«Да, – ответила Аня, – я ее часто видела во время обеда».

«В таком случае, если вы так часто с ней обедали, то вы знаете, как она выглядит?» – продолжала Чепупаха.

«Кажется, знаю, – проговорила Аня задумчиво. – Она держит хвост во рту и вся облеплена крошками».

«Нет, крошки тут ни при чем, – возразила Чепупаха. – Крошки смыла бы вода. Но действительно, хвост у нее во рту, и вот почему. – Тут Чепупаха зевнула и прикрыла глаза. – Объясни ей причину и все такое», – обратилась она к Грифу.

«Причина следующая, – сказал Гриф. – Треска нет-нет да и пойдет танцевать с омарами. Ну и закинули ее в море. А падать было далеко. А хвост застрял у нее во рту. Ну и не могла его вынуть. Вот и все».

Аня поблагодарила:

«Это очень интересно. Я никогда не знала так много о треске».

«Я могу вам еще кое-что рассказать, если хотите, – предложил Гриф. – Знаете ли вы, например, откуда происходит ее названье?»

«Никогда об этом не думала, – сказала Аня. – Откуда?»

«Она трещит и трескается», – глубокомысленно ответил Гриф.

Аня была окончательно озадачена.

«Трескается, – повторила она удивленно. – Почему?»

«Потому что она слишком много трещит», – объяснил Гриф.

«Я думала, что рыбы немые», – шепнула Аня.

«Как бы не так, – воскликнул Гриф. – Вот есть, например, белуга. Та прямо ревет. Оглушительно».

«Раки тоже кричат, – добавила Чепупаха. – Особенно когда им показывают, где зимовать. При этом устраиваются призрачные гонки».

«Отчего призрачные?» – спросила Аня.

«Оттого, что приз рак выигрывает», – ответила Чепупаха.

Аня собиралась еще спросить что-то, но тут вмешался Гриф.

«Расскажите-ка нам о ваших приключеньях», – сказал он.

«Я могу вам рассказать о том, что случилось со мной сегодня, – начала Аня. – О вчерашнем же нечего говорить, так как вчера я была другим человеком».

«Объяснитесь!» – сказала Чепупаха.

«Нет, нет! Сперва приключенья, – нетерпеливо воскликнул Гриф. – Объясненья всегда занимают столько времени».

И Аня стала рассказывать о<бо> всем, что она испытала с того времени, как встретила Белого Кролика. Сперва ей было страшновато – оба зверя придвигались так близко, выпучив глаза и широко разинув рты, – но потом она набралась смелости. Слушатели ее сидели совершенно безмолвно, и только когда она дошла до того, как Гусеница заставила ее прочитать «Скажи-ка, дядя…» и как вышло совсем не то, – только тогда Чепупаха со свистом втянула воздух и проговорила:

«Как это странно!»

«Прямо скажу – странно», – подхватил Гриф.

«Я бы хотела, чтобы она и теперь прочитала что-нибудь наизусть. Скажи ей начать!»

И Чепупаха взглянула на Грифа, словно она считала, что ему дана известная власть над Аней.

«Встаньте и прочитайте “Как ныне сбирается…”», – сказал Гриф.

«Как все они любят приказывать и заставлять повторять уроки! – подумала Аня. – Не хуже, чем в школе!»

Однако она встала и стала читать наизусть, но голова ее была так полна Омаровой кадрилью, что она едва знала, что говорить, и слова были весьма любопытны:

Как дыня, вздувается вещий Омар.

«Меня, – говорит он, – ты бросила в жар;

Ты кудри мои вырываешь и ешь,

Осыплю я перцем багровую плешь».

«Омар! Ты порою смеешься, как еж,

Акулу акулькой с презреньем зовешь;

Когда же и вправду завидишь акул,

Ложишься ничком под коралловый стул».

«Это звучит иначе, чем то, что я учил в детстве», – сказал Гриф.

«А я вообще никогда ничего подобного не слышала, – добавила Чепупаха. – Мне кажется, это необыкновенная ерунда».

Аня сидела молча. Она закрыла лицо руками и спрашивала себя, станет ли жизнь когда-нибудь снова простой и понятной.

«Я требую объясненья», – заявила Чепупаха.

«Она объяснить не может, – поспешно вставил Гриф и обратился к Ане: – Продолжай!»

«Но как же это он прячется под стул, – настаивала Чепупаха. – Его же все равно было бы видно между ножками стула».

«Я ничего не знаю», – ответила Аня. Она вконец запуталась и жаждала переменить разговор.

«Продолжай! – повторил Гриф. – Следующая строфа начинается так: “Скажи мне, кудесник…”»

Аня не посмела ослушаться, хотя была уверена, что опять слова окажутся не те, и продолжала дрожащим голосом:

«Я видел, – сказал он, – как, выбрав лужок,

Сова и пантера делили пирог:

Пантера за тесто, рыча, принялась,

Сове же на долю тарелка пришлась.

Окончился пир – и сове, так и быть,

Позволили ложку в карман положить.

Пантере же дали и вилку, и нож.

Она зарычала и съела –