Шрифт:
Закладка:
—Да не нужны мне эти деньги, Лер…— излишне громко и резко произносит Давид, так что я вздрагиваю от неожиданности.— Я не ради них на отца твоего работать согласился. Ты нужна мне, ты, понимаешь?— Встряхивает меня, словно тряпичную куклу. А у меня больше нет слов. Ни одного.
Горло спазмом сжало, стало хуже, чем до этого было. Признание Давида должно было обрадовать меня, а я чувствую лишь пустоту. Пугающую, огромную, утягивающую меня на дно.
—Давай завтра. Завтра обо всем, Давид. Я не могу больше,— севшим голосом прошу я и поднимаюсь на ноги.
Леонов остается у реки, когда я медленно иду к дому. Устала до невозможности. Быстрее бы до кровати добраться, уснуть, чтобы забыться хотя бы немного. Чтобы мысли перестали роиться в голове, чтобы не возникало желаний броситься к Давиду, упасть к ногам и просить повторять снова и снова слова о любви. А потом снова стать не нужной. Потому что, скорее всего, так и будет. Ведь снова начать доверять человеку не так просто, оказывается.
Следующие несколько дней проходят бесцветно. Настю полностью поглотило горе, я одна брожу вдоль берега, подавленная, дезориентированная, ловлю на себе задумчивые взгляды Давида, который всегда находится где-то неподалеку.
Мы больше не возвращаемся к тому разговору, больше не говорим о чувствах, даже не целуемся. Я игнорирую его прикосновения, стараюсь не оставаться с ним наедине. Давид, кажется, понимает, что мне нужно время, и готов дать его мне.
Когда где-то поблизости слышится гул мотора, мы с Настей сидим на пороге, молча наблюдаем за тем, как солнце прячется за горизонтом.
Звук нарастает. Мы испуганно переглядываемся, резко поднимаясь на ноги. Из дома выскакивает Давид, он тоже встревожен. Машина совсем рядом, мотор яростно ревет.
—Внутрь,— командует Давид, напряженно вглядываясь в даль. Сам же с места не двигается.
Мы с Настей проскальзываем мимо него, дверь за нами закрывается.
—Как думаешь, это кто-то из местных?— спрашивает сестра с надеждой.
—Скорее всего,— сглатывая, произношу я, желая, чтобы мои слова оказались правдой, и подхожу к маленькому окошку.
Становится страшно и за нас с сестрой, и за Давида.
Я смотрю на то, как он отдаляется от дома, его спина напряжена, шаги размашистые. Липкий страх проникает внутрь меня: вдруг нас нашли? Я не хочу, чтобы Давид пострадал. Не выдержу этого.
—Что там?— Настя устраивается рядом со мной, мы почти не дышим, с тревогой наблюдая за происходящим.
Несколько минут тишины, а потом из кустов появляется незнакомый мужчина, и сердце в груди пропускает удар.
—Может… может, продукты привезли?— севшим голосом предполагает Настя.
—Второй раз за неделю? Вряд ли,— не хочу пугать ее, но и врать, что нет никакой опасности, тоже не собираюсь.
Опасливо поглядываю на шкаф. Там ружье Давида. Стрелять никто из нас не умеет, но если понадобится…
Словно в замедленной съемке замечаю, как Давид и незнакомец приближаются друг к другу, а потом мы с сестрой синхронно выдыхаем.
Они пожимают руки друг другу, что явно указывает на то, что опасности нет. О чем-то разговаривают. Мирно, без споров. Долго.
—Выйдем?— предлагает Настя.
—Нет, Давид сказал ждать, значит, будем ждать. То, что они с ходу не набросились друг на друга с кулаками, вовсе не означает, что он не опасен для нас.
—Сюда идут,— тихо шепчет она.
Я отпрянула от окна, повернулась к двери. Спустя несколько минут в дом входит Давид, хмуро окидывает нас взглядом, а потом сообщает то, чего мы так сильно ждали:
—С вещами на выход, возвращаемся домой.
На его лице растягивается легкая улыбка, Настя радостно взвизгивает, на какое-то время забыв о смерти отца. Я прикрываю глаза, не веря в то, что услышала. Напряжение окончательно спадает, на смену ему приходит спокойствие.
—Нам больше не угрожает опасность?— спрашиваю с надеждой, замечаю в комнате сейчас только его.
—Нет, даже под чужим именем не придется скрываться. Все задержаны.
—Это радует.
Я обнимаю себя за плечи, растерянно смотря по сторонам и мысленно прощаясь с этим местом, которое подарило капельку радости, много нежности, неожиданные открытия и безмерную порцию боли.
Давид открывает дверь, я же неуверенно топчусь рядом.
—Проходи.— Я переступаю порог его квартиры, за спиной закрывается дверь, Леонов проворачивает ключ в замке, бросает на пол мою дорожную сумку.
Я в ловушке. В которую сама согласилась войти.
—Едой пахнет.— Хмурюсь, понимая, что мне не чудится аромат свежей выпечки.
—Странно, за время нашего отсутствия кто-то успел продать мою квартиру?— в шутку спрашивает он, и мы оба вытягиваемся в струнку, потому что дверь кухни открывается и появляется мать Давида. В переднике, по-домашнему одета, с полным удивлением на лице.
—Давид?— произносит имя сына, а смотрит на меня. Я же сглатываю, хочется стать невидимой, сбежать.К этой встрече я точно была не готова.
—Здравствуйте,— прочищая горло, произношу я, мне становится неимоверно неловко. Голос больше на писк похож.
—И я рад тебя видеть, мам, правда, не помню, чтобы сообщал о своем приезде,— хмыкает он, делает шаг вперед и целует мать в щеку. Давид не выглядит растерянным или недовольным. Словно ничего такого не происходит. Словно это не он бывшую жену домой привел.
—Так я это…— Она выглядит растерянной, от меня взгляда так и не отвела. Словно приведение встретила.— Твой отец ремонт затеял, из дома выгнал, чтобы не мешалась. Я к Данечке ехать не стала, не хотела им с Милой досаждать, а ты в командировке, квартира свободная, вот я и решила сюда,— тараторит на одном дыхании, глаза же туда-сюда бегают.—Заодно и убрала здесь все. А вы… как… а где…— запинается она, хватая ртом воздух.
—Леру, думаю, тебе представлять не нужно. Она в город вернулась в конце лета, вот встретились,— не спешит вдаваться в подробности наших приключений Давид. Его маме точно не стоит знать, что он в роли телохранителя трудился и нас всех могли на хрен убить.
—Ясно.— Хотя, конечно же, Любови Николаевне ничего не ясно, а в подробности ее никто не спешит посвящать.—А я это… булочек напекла, как ты любишь. Прямо чувствовала, что ты сегодня вернешься. Мойте руки и к столу, я чайку пока что заварю,— с напускным энтузиазмом произносит она и скрывается в кухне.
—Прости, не знал, что мать в гостях,— поворачивается ко мне Давид, потом смотрит на часы на запястье, проверяя время.
На улице глубокая ночь. В город нас доставил вертолет, потом несколько бронированных автомобилей привезли домой. Арест с имущества отца снят, по факту его смерти возбуждено уголовное дело. Папу это не вернет, но хоть имя его обелить сможет.
