— Да, — подтвердил Колобков. — Марысев, кулак. Но потом и я его. А уж в конце самом умираю. На руках у Машеньки, дочки.

— Помню, помню. Хорошая у вас дочь. Душевная.

— У меня по жизни сын. Жуткий негодяй. Даже не позвонит.

— Нехорошо, — сказал Президент. — Их воспитываешь, понимаешь. А они не звонят. Пятнадцать копеек жалко.

— Полутора тысяч, — сказал Колобков.

— Уже?! До полутора тысяч копеек дело дошло. Это ж пятнадцать рублей. Как же их в автомат просовывают? Ты что-то путаешь. Колобков.

— Не путаю!

— Ну, ну, хорошо. А что еще можно за полторы тысячи? Ну, пиво, вода?..

— Какая вода? Какое пиво?1

Колобков не на шутку разозлился.

— За полторы тысячи можно только пописать сходить. И то — полраза.

— Ладно. Не обижайся. Разберемся… Мокрый ты, грязный. И пахнет от тебя…

Президент открыл совершенно незаметную дверь в стене, оклеенную обоями. За ней просматривалась облицованная черной плиткой огромная ванная.

— Приведи себя в порядок, я денег с тебя не возьму… А я пока чай вскипячу. Будешь? Или что покрепче? Мне-то нельзя. Вот заперся здесь. Над указами работаю. А тебе — почему не выпить?

— Можно. — сказал Колобков. — За знакомство. Я, то есть, вас знаю… а вы меня, то есть, тоже…

— Давай без чинов. Надоело. Ты что предпочитаешь?

— Я?.. «Кристалловская» есть?

— Боюсь, нет.

Президент открыл бар. Колобков увидел разноцветье бутылок. Джины, виски, коньяки, водки…

— Да вот же она, «Столичная»! Если не в палатке брали, — пошутил Колобков.

— Не в палатке… Ну, иди, иди. Мойся. Пижаму там мою возьми… Не мала?

Когда Геннадий Пантелеевич, чистый, умытый, в президентской пижаме — ему хватило одной верхней половины — вышел из ванной, на столе, в большой алюминиевой кружке, бурлил кипяток. Рядом стояла вазочка с печеньем, роскошная коробка конфет. Несколько помидорин, вобла, боржоми, кусочек копченой колбасы, хлеб. И конечно, 0,75 «Столичной».

— Извини, Пантелеевич. По-холостяцки. Охрану не хочу тревожить. Это все из дома. Иногда домашненького хочется. Тихо, без суеты. Ты наливай, наливай!

— Можно я в стаканчик? Я по первой сразу люблю. А потом уж на рюмки перехожу.

— Что за вопрос? У нас демократия или что?

— Демократия?.. Извините. Я сначала выпью, чтоб настроение не портить. А потом скажу…

Колобков опрокинул полстакана водочки, закусил помидориной. Президент посмотрел на него и отхлебнул чай.

— Так вот, — оживился Колобков. — Вы говорите, демократия. А чем она мне, Геночке Колобкову, улучшила жизнь?.. Я больше получать стал, вкуснее питаться?.. Да раньше я в трех фильмах снимался, а теперь не на что валидол купить! Пиво самое дешевое пью. На бутылках экономлю. По вечерам дома сижу. На улицу выйти боюсь. Стреляют. Хорошо, что денег нет. И выходить незачем. Только тем и живу, что вас озвучиваю. Спасибо вам за наше счастливое детство!

— Ну, ладно, ладно. Это мы слышали. Предвыборные речи. Лишь бы очернить. Скоро все наладится. Демократия идет, реформы побеждают.

— Кого? Нас?

— Искусству трудно, я знаю. Но жизнь-то налаживается?

— У жуликов — да! У проходимцев уже наладилась. У тех, что виллы да «Мерседесы».

— Ну, ты даешь!

— При коммунистах сколько квартира стоила? А такси? А простая булка?

— Я сам коммунист. Бывший. Я знаю, как это было. У одних — все. У других — ничего.

— А сейчас? У кого «ничего», еще больше стало!

— Пантелеевич. Не серчай. Налить?

— Не буду! — разозлился Колобков. — «Наладится», «наладится». Всю жизнь это слышу. С этим и помру.

— Улыбнись, Геннадий. Мы низшую точку прошли. Теперь — вверх, в горку! Ну?!

— Не знаю. Не чувствую.

Президент взял с тумбочки несколько папок:

— Вот у меня сводки, прогнозы. Что я, обманываю? На. Почитай!

— Вы бы вышли на улицу и почитали. Что про вас пишут. На стенах и на заборах. Отсюда смотреть, не много увидишь.

Теперь и Президент помрачнел. Он медленно, вразвалочку прошелся по комнате. Сел на кровать, подумал:

— М-да…

Помолчали.

— Послушай, Колобков. А как ты меня изображаешь?

— Не хочу. Не в настроении.

— Очень тебя прошу. Уважь.

Колобков показал. Президент посмеялся.

— Надо тебе пенсию пожизненную дать… Не обижайся, шучу.

Потом он снова встал и подошел к Колобкову. Серьезно заглянул в глаза:

— Давай вот что сделаем. Ты вместо меня побудешь, а я твоим ходом выйду. Тайно. Немного пройдусь. Погуляю, в магазины загляну. Как раньше. При коммунистах. Проверю твои слова. А твоя задача простая. Когда охрана позвонит, моим голосом скажешь: «Все в порядке, прошу не беспокоить». И все. Через часик-другой вернусь… Ну?.. Сам же хотел… Уговор?

— Хорошо. Уговор.

Президент достал из шкафа плащ, шляпу. Колобков помог ему одеться, опустил поля шляпы, подвязал шарф:

— Вас все знают. Почти как меня. А шарф повыше, повыше. Будто зубы болят…

Потом Колобков подробно объяснил, как и с какими поворотами надо идти, чтобы выбраться на улицу.

— Все! Не скучай, — сказал Президент. — Пей, закусывай… Очень там холодно?.. В машине не чувствуешь…

Он ушел, а Колобков остался. Раз в полчаса раздавался звонок.

— Здравия желаю. Говорит полковник Малышко…

Колобков отвечал голосом Президента:

— Прошу не беспокоить. Работаю.

И так несколько раз. Может, три, может, пять. В промежутках он приканчивал «Столичную». Под копченую колбаску и воблу. Потом какой-то иностранец звонил. Колобков знал немного английский, поговорили.

Потом прицелился к джину, но прилег на пять минут на диванчик. А когда его разбудил огромный животастый полковник, он не мог понять, где он и что тому от него требуется. Потом в него влили стакан какой-то мерзости, он сразу протрезвел и пришел в ужас…

4. Кот президента Клинтона

Самым главным в семействе Клинтонов был кот.

Именно кот обеспечил победу на президентских выборах, разгромив в пух и прах спаниеля Буша. Неторопливый, вальяжный, строгой черно-белой расцветки, кот знал себе цену. Пусть Хиллари думает, что она самая умная, а Билл считает себя самым красивым, кот хорошо знал: самый умный и самый красивый в Белом доме — это он, кот.

Утром кот вставал первым. Несколько гимнастических упражнений: сначала присесть, как можно дальше вытянуть передние лапы, задние при этом стоят вертикально, попка торчит, над ней перископом хвост. Затем поурчать, подойти задними лапами к передним, изогнуться дугой, до хруста в позвоночнике, расслабиться, зевнуть, показав всему миру розовую пасть, и медленно, вперевалочку, самое время — в спальню хозяев. По пути коснуться боком шнурованных ботинок охранника: так, небольшой знак внимания. У дверей, на входе — еще двое, и на крыше, и в кабинете с чемоданчиком. Не Билла, а его охранять надо. Президентов много, а кот президентский один… Охранник расплылся, хотел