Шрифт:
Закладка:
Судя по тому, как развивались наши отношения, ответ скорее нет, чем да.
Я ее обидел, предал… Назвать можно как угодно. Только вот, по ее сегодняшнему поведению, ясно одно – ни черта ее это не трогает. Все та же неприступная крепость. Уверенная, улыбающаяся, холодная…
– Я ей изменил, – улыбаюсь. Широко, нагло. Где-то в глубине души хочу шокировать мать своим признанием, но больше своим же отношением к этому поступку.
Мама замолкает. Минутой позже придвигается ближе и сжимает мою ладонь.
– Зачем?
– Захотелось, —
Сегодня хочется быть уродом до конца. В глазах многих именно он я и есть. Так для чего стараться быть лучше?
Из больнички мы уезжаем около шести утра. Рассвело. Птицы вон поют, еще час-два, и снова жарить начнет. Теплый май в этом году. Огненный.
Мама сидит рядом, смотрит перед собой. На лице лежит печать усталости. Отец на телефоне снова. Орет на кого-то…
Дома мы почти сразу расходимся. Мать идет за отцом в кабинет, я к себе.
Падаю на кровать и закрываю глаза. Подташнивает до сих пор. И башка раскалывается.
– Я просто живу дальше и тебе советую… – бормочу себе под нос.
Как у нее все «просто». Завидую. Потому что тоже так хочу…
Может быть, так действительно лучше? Мы разные. Нам не по пути. Мириться с заскоками друг друга не умеем. К чему тогда вообще отношения, если мы в них как две далекие планеты? У нас орбиты разные, да и галактики, кажется, тоже…
Так, наверное, лучше. Проще будет и мне, и… ей.
Чувствую, что вырубает. Глаза открываю ближе к полудню. Проверяю телефон, больше десятка пропущенных. Гирш, Катька… Арина. Последняя раз шесть звонила. Не успеваю до конца осознать, как звонок повторяется.
Отвечаю. Прижимаю динамик к уху.
– Тим? Ты как? В больнице, я… – она всхлипывает, а меня передергивает.
То есть она уже в курсе, что я был в больничке. Позвонила только поэтому…
Понятия не имею, что она еще там бормочет. Сбрасываю звонок. В горле ком, снова потряхивает. Тупое сострадание…
Если бы не больничка и какие-то Громовские фантазии на этот счет, этого звонка бы не случилось. Тупо пожалела. Она просто меня пожалела. Хотя неудивительно, это же Арина. По-другому она не умеет.
Телефон снова оживает. Пару минут пялюсь на периодически загорающийся и гаснущий экран, а потом просто его вырубаю.
К чему эти разговоры? Мы же пытаемся жить дальше, но теперь порознь, верно?
Ариша
Десять, девять…
Перечеркиваю ответ. Вписываю новый.
В аудитории гробовая тишина. Идет экзамен. Все упорно пишут тест по математике.
Смахиваю выступившую на лбу каплю пота. Мозг искрит от напряжения.
Тридцать семь, тридцать восемь…
Я уже расправилась с первой частью заданий и никак не могу перейти ко второй. Накопленные за годы обучения знания не помогают. Мое внимание слишком рассеянно.
Пятьдесят два, пятьдесят три…
Взгляд снова фокусируется на секундной стрелке наручных часов. Они слишком громко тикают. Не позволяют сосредоточиться.
Пятьдесят девять, шестьдесят…
Оттягиваю рукав пиджак, накрывая плотной тканью циферблат, будто это сделает часы тише.
Выдыхаю. Переворачиваю лист, чтобы приступить к задачам.
Взгляд взметается вверх и сразу вбок. Упираюсь глазами в Азаринское плечо. Это точно издевка судьбы. Как мы могли попасть в одну аудиторию?
Снова смотрю в свой пустой лист. Перечитываю задачу. Минуты через четыре делаю набросок решения и зачем-то снова поворачиваю голову.
Фокусируюсь взглядом на чуть посиневшей скуле Азарина. Отек давно спал, да и синяк уже потихоньку начинает сходить с загорелой кожи. Пальцы на ногах поджимаются сами собой.
Интересно, он чувствует, что я смотрю?
Украдкой, как воровка, наблюдаю за Тимом. Он расслаблен, сидит пишет этот дурацкий тест, а у меня пальцы с такой силой ручку сжимают, что больно становится. Подушечки уже побелели от недостатка крови.
Это ужасно. Если бы я только знала, чем закончится та ночь, ни за что бы не стала с ним ругаться. Он же из-за меня… А если бы он разбился?
Снова смотрю на свое решение. Даже забавно, по математике оно у меня есть, а в жизни нет.
О том, что он попал в больницу, я узнала случайно. От мамы, после обеда. Услышала ее разговор с отцом и сорвалась из дома. Катя сказала, что за больница, но не успела объяснить мне, что его уже забрали. Я трубку кинула. Ну а потом, потом вообще телефон выключила.
В регистратуре мне что-либо рассказывать отказались, ну, кроме того, что Тима там уже нет.
Азарин мой звонок проигнорировал. Все звонки игнорировал, а когда все же ответил, не выслушал. Я двух слов связать не успела, но уже слушала монотонные гудки.
Может быть, стоило поехать к нему домой? По телефону он говорить не хотел, выключил его даже. Наверное, стоило, но я… я испугалась.
Мне себе было страшно признаться, что все из-за меня. А что, если его родители тоже меня виновной считают?
Что там произошло, толком никто не знает. Авария, не авария… Но факт того, что машину он разбил, есть…
Было стыдно и страшно. Хотя до сих пор ничего не изменилось.
Я опасалась его обвинений, осуждений. Он уехал, потому что я поставила точку… Поторопилась, снова была на эмоциях, как и неделю до. Они неподвластные рациональности. Они меня душат!
Вписываю в бланк ответ. Выдыхаю.
Снова на него смотрю. Уже по инерции. Только вот не ожидаю, что Тим тоже повернется.
Пара секунд. Наши глаза встречаются. Меня прошибает током. Замираю.
Пошевелиться не могу, только в горле сухо. Очень-очень. Смотрю на него, как мышь из норки.
Тим поджимает губы и резко поднимается со своего места. В аудитории сразу становится шумно.
– Я закончил, – кидает бланк на стол преподавателя-контролера. Забирает телефон из контейнера и выходит за дверь.
Вздрагиваю от хлопка. Он серьезно хлопнул дверью?
Рассеянно вглядываюсь в следующее задание.
Понятия не имею, как доделываю работу до конца. Просто в какой-то момент понимаю, что уже стою на улице и жадно хватаю ртом воздух. Он пахнет сырой землей и скошенной травой, потому что с утра был дождь.
– Арин! – Катька взмахивает рукой. Они с Данисом стоят на парковке.
– Привет, – иду к ним. – Ну вы как?
