из города и, снова пройдя сквозь ворота, обернулся назад, чтобы в последний раз взглянуть на него, но ничего не увидел, ничего, кроме безмолвной пустыни, расстилавшейся перед моими глазами.

Невдалеке я встретил дряхлого дервиша[70], посвященного в предания и тайны этой страны, и поведал ему о том, что со мною произошло.

– Ты видел, – сказал он, – прославленный сад Ирем, одно из чудес пустыни. Время от времени он предстает пред глазами усталого путника, как это случилось с тобою, радуя его взор своими дворцами, башнями и рядами плодовых деревьев, гнущихся под тяжестью обильного урожая; потом он исчезает, и на его месте остается только пустыня. Вот история этого сада: в стародавние времена, когда эту область населяли эддиты, царь Шедад, сын Ада, праправнук Ноя, заложил здесь блистающий великолепием город. Когда город был выстроен и царь увидел воочию, насколько он величав и богат, сердце его преисполнилось гордости и тщеславия, и он решил возвести также царский дворец, окруженный садами, которые могли бы соперничать с упоминаемыми в Коране райскими кущами. За его надменность на него пало проклятие неба. Он и его подданные были стерты с лица земли, а на его великолепный город, дворец и сад были наложены вечные чары, которые скрывают их от взоров людей, и лишь изредка он предстает перед ними, чтобы память о грехе царя сохранилась навеки.

Этот рассказ, о повелитель, и чудеса, которые мне довелось повидать, запечатлелись в моей душе. По прошествии многих лет, будучи в Египте и отыскав книгу премудрости Соломона, я решил возвратиться в пустыню и побывать снова в садах Ирема. Я так и сделал, и они открылись моему посвященному взору. Я поселился в покоях Шедада и провел несколько дней в этом подобии рая. Джиннов, стерегущих эти места, я подчинил своей магической власти; они открыли мне чары, благодаря которым был создан сад и которые сделали его незримым для всех. Подобный дворец и сад, о повелитель, я могу создать для тебя хотя бы здесь, на горе, что над городом. Разве мне не подвластны все чары и разве я не обладаю книгой премудрости Соломона?

– О высокоученый сын Абу Аюба! – воскликнул Абен Абус, дрожа от волнения. – Ты воистину путешественник, и ты повидал и постиг воистину чудесные вещи! Создай для меня такой рай и требуй с меня хоть полцарства!

– Увы, – ответил тот, – ты знаешь, что я – старик и философ, довольствующийся немногим; все, чего я хочу от тебя в виде награды, – отдай мне животное, которое первым войдет в магические ворота вместе с его ношей.

Султан охотно согласился на столь скромное требование, и астролог взялся за работу. На вершине горы, над своею подземною кельей он велел возвести крепкую башню с большими крепостными воротами, или барбакан.

Перед башней был устроен подъезд, или портик, с высоким сводом, а внутри нее – главный вход, защищенный массивными, крепко сколоченными воротами. На своде главного входа астролог собственноручно изобразил большой ключ, а на своде внешней стороны портика, который был выше арки главного входа, высек гигантскую руку. Это были всемогущие талисманы, над которыми он прочел многочисленные заклинания на неведомом языке.

По окончании постройки этих ворот он заперся на два дня у себя в астрологическом зале и погрузился в какие-то таинственные занятия; на третьи сутки он поднялся на гору и провел на ее вершине весь день. Поздно ночью он спустился наконец вниз и предстал пред Абен Абусом.

– О повелитель, – сказал он, – мой труд завершен. На вершине горы высится один из самых чудесных дворцов, какие были созданы человеческой мыслью и о каких мечтали когда-либо человеческие сердца. В нем – роскошные залы и галереи, изумительные сады, источающие прохладу, фонтаны и благовонные бани, короче говоря, вся гора превращена в рай. Подобно садам Ирема, он находится под покровительством всемогущих чар, скрывающих его от взора и поисков смертных, не знающих тайны его талисманов.

– Довольно! – вскричал обрадованный Абен Абус. – Завтра на рассвете мы поднимемся наверх и вступим во владение этим чудом.

В эту ночь счастливый монарх почти не сомкнул глаз. Едва солнечные лучи заиграли на снежных вершинах Сьерра-Невады, как он сел на коня и в сопровождении избранных приближенных стал подниматься по крутой и узкой тропинке на гору. Рядом с ним ехала на белом коне принцесса; ее платье искрилось от драгоценных каменьев, шею ее обвивала цепь червонного золота, на которой висела лира из чистого серебра. По другую сторону шел астролог, опираясь на посох с иероглифами, ибо он никогда не ездил верхом.

Абен Абус нетерпеливо посматривал вверх, не сверкают ли башни дворца и не видны ли на высотах террасы, густо засаженные садами, но он ничего не видел.

– Таинственность и неприступность этого места, – успокаивал астролог султана, – от того и зависят, что, пока не пройдешь зачарованные ворота и не вступишь в пределы дворца, все остается скрытым от взора.

Приблизившись к воротам, астролог остановился и указал султану на таинственные руку и ключ, высеченные на портике и на арке.

– Вот талисманы, преграждающие вход в этот рай, – сказал он. – Пока рука не опустится и не схватит ключа, ни сила человека, ни искусство мага не одолеют властелина этой горы.

И когда Абен Абус, онемевший от изумления, глядел с разинутым ртом на эти чудесные талисманы, иноходец принцессы, пройдя вперед, вошел через ворота главного входа и вместе со своей ношей оказался внутри барбакана.

– Смотри-ка! – вскричал астролог. – Вот обещанная награда: животное, которое первым войдет с ношей в магические ворота!

Абен Абус улыбнулся, ибо посчитал это шуткой почтенного старца, но когда он увидел, что тот говорит всерьез, его седая борода затряслась от негодования.

– Сын Абу Аюба, – сказал он сурово, – это – недостойное крючкотворство. Ты отлично знаешь смысл моего обещания: животное, которое первым войдет в эти ворота, вместе с его ношею. Возьми лучшего из моих мулов, нагрузи его драгоценностями моей сокровищницы, и все это будет твоим; но не смей возвышать свои мысли до той, кто является отрадою моего сердца.

– К чему мне богатства? – презрительно бросил астролог. – Разве я не владею книгой премудрости Соломона и благодаря ей – всеми сокровищами земли? Принцесса принадлежит мне по праву, ты ее мне обещал, и я требую ее как свою собственность.

Принцесса поглядывала на них с высоты коня, и этот спор седобородых старцев из-за обладания юностью и красотой вызвал на ее алых губках легкую презрительную усмешку.

Гнев монарха заставил его забыть об учтивости.

– О низкий сын жалкой пустыни! – вскричал он. – Ты,