председательствовавший на секции, расхваливая роман от корки до корки, не забыл помянуть и «Тихий Дон», поставив в один ряд с Мишкой Кошевым пекашинского Мишку Пряслина – эдакого «неистового сельского Марата». Он же, впав в безудержные, отчасти нелепые сравнения, «разоблачая» образ Егорши, заявил, что тот – «тип не социальный, но психологический, страшная фигура, которая существовала во все времена – от черносотенцев 1903 года до фашистов 1933-го, власовцев 1943-го и чилийских погромщиков 1973-го», чем сильно удивил всех присутствующих и самого Абрамова.

Литературовед Исаак Станиславович Эвентов, прежде чем охарактеризовать новое абрамовское творение, заострил внимание на начале литературного пути Фёдора Абрамова, вспомнил «оттепельный» 1954 год, когда автора статьи «Люди колхозной деревни…» характеризовали не иначе как «требовательная доброта» и «сражающийся современник». Говоря о «Путях-перепутьях», Эвентов отметил, что «сущность труда Абрамова в том, что он не может пройти мимо тех драматических обстоятельств, которые пережила деревня в 50-е годы», и что роман нужно воспринять как «звено в летописи деревенской жизни», за которым последует «звено 4-е, где действия и все герои будут перенесены почти на 15 лет», и что «наш гражданский и писательский долг – отмести от Абрамова хулу и напраслину, которая мешает ему работать, а читателям понимать его произведения».

Весьма кратким и лаконичным было выступление Юрия Сергеевича Рытхэу: «Абрамов романом “Пути-перепутья” доказал ещё раз, что писатель должен быть честным. Рецензии на роман обтекаемы. Книга у каждого вызывает своё. Это защита нашей истории от легковесного её восприятия, истории в её трудностях, истории, вырастающей в труде. От собратьев Абрамову – доброе слово».

Владимир Исаакович Соловьёв, тогда самый молодой 31-летний литератор в секции, впоследствии ставший диссидентом, а ныне известный российско-американский писатель, проживающий в Нью-Йорке, по-своему оценил композицию романа: «…В романе ощущается и некоторый мелодраматизм. Композиция романа не совсем ровная, слишком последовательная, “просторная”, словно глубокий вдох. После такого начала ждёшь и широкого продолжения. Вторая же часть какая-то торопливая, прерывистая, усечённая, автор словно хочет быстрее связать концы с концами (Михаил и Рая), углы сглажены. Вдох глубокий, но нет соответствующего выдоха».

Упрекнуть Владимира Соловьёва в высказывании о композиции романа вряд ли было возможно, да и сам Фёдор Абрамов в ответном выступлении на этот счёт не смолчал:

«…Из кожи вон лезешь, пытаешься быть честным, сказать со своей точки зрения важные слова, а получаешь – “очернитель”, “прохожий с тросточкой”. За границей же подхватываются негативные оценки. И, стараясь сделать бизнес на наших ошибках, радостно хвалят – “разоблачители”, “бросает вызов”, “очернитель-патриот”…

Был и буду писателем критического направления. Но главное в моей работе не отрицательный пафос, а с первой странички разговор о России, о своей стране, о нашем человеке, о нашем времени.

Не только не отрицаю, что являюсь бытописателем, но считаю, что словес нашей литературе хватает, а вот конкретного – что люди едят, о чём думают, сколько зарабатывают – вот этого не хватает. И счастлив, что люди замечают – я бытописатель. Стараюсь, чтобы в моих произведениях было больше “мяса” жизни».

И под конец, словно принимая в чём-то критику, со свойственной ему прямотой добавил: «Недостатки 3-й книги объясняются не только слабостью, но и довольно сложной судьбой книги. Она дошла до читателя не в самом лучшем виде». И в этом нелестном в свой адрес признании тоже была его абрамовская правда – сказать так, как есть, не кривя душой.

А роман «Пути-перепутья» был принят не только на родине, но и за рубежом, куда только мог добраться «Новый мир».

21 ноября Фёдор Абрамов получил письмо от Моники Слодзиан, французской переводчицы, преподавательницы Института иностранных языков им. Мориса Тореза: «Недавно я предложила нашему издательству (Соединённое французское издательство) перевести один из ваших романов – “Две зимы и три лета” или “Пути-перепутья”, и наши товарищи согласились». И как выяснится впоследствии, французское издательство не станет делать выбора между этими двумя романами, они оба выйдут в свет на французском языке в 1975 году в переводе Моники Слодзиан. Затем будут переводы на польский, финский, румынский…

Триумфальное шествие романа «Пути-перепутья» по Европе порядком снизило накал страстей вокруг него, дав ему полный зелёный свет и на родине.

«Дом-то мой… самый жалкий в деревне»

1974 год.

Год не только многочисленных читательских встреч, но и время реализации больших планов как в творческом, так и в житейском отношении, и у Абрамова на всё это будет хватать сил. Это был рубежный год, накануне 55-летия, которое Фёдор Александрович ждал с явной тревогой. Работа над сценарием и постановкой «Деревянных коней» на «Таганке», что заставит разрываться между Ленинградом и Москвой, создание романа «Дом» и цикла рассказов-миниатюр «Трава-мурава», завершение воспоминаний об Александре Твардовском и продолжение почти двадцатилетней работы над повестью о войне «Кто он?», которая так и останется в сотнях черновых листов. А ещё будут работа в совете по прозе Союза писателей СССР, краткосрочная творческая командировка в Западную Германию…

В этом году после долгого перебирания «за» и «против» «Современник» всё же издаст отдельной книгой «Пути-перепутья», один из экземпляров которой Фёдор Абрамов в знак искренней благодарности за первую публикацию привёз в «Новый мир» Валерию Косолапову, которого в этот момент не оказалось на месте.

Спустя время Валерий Алексеевич ответил писателю благодарным письмом:

«26.06. 1974 года.

<…> Вчера впервые после длительного перерыва приехал на работу в журнал и порадовался, увидев на столе Вашу новую книгу. Огромное Вам спасибо за подарок и за внимание. Как Вы, очевидно, понимаете, роман “Пути-перепутья” мне очень дорог, и как давнему поклоннику Вашего писательского таланта, и как редактору “Нового мира”».

«Характер великого человека всегда сложный», – скажет однажды Абрамов о Твардовском, и эти слова можно в полной мере отнести и к самому Фёдору Александровичу.

По воспоминаниям знавших Фёдора Абрамова людей, он был наделён натурой взрывной, запросто входил в раж, но и быстро отходил, не умел долго держать зла. «Заслуга» Валерия Косолапова в публикации «Двух зим…» в «Роман-газете», «Путей-перепутий» и «Деревянных коней», как только прошла череда всех этих эпопей, была Абрамовым просто-напросто забыта. Даже после ухода Косолапова с поста главреда «Нового мира» между ними остались дружественные отношения, несмотря на то что по-прежнему находились те, кто пытался напомнить Фёдору Александровичу о роли Косолапова в «продвижении» его творчества. Но у Абрамова на этот счёт, по всей видимости, всё же было своё мнение.

Но самым главным событием этого года для Фёдора Абрамова станет обретение собственного дома в Верколе. Ради этого он сделает невозможное, – откажется от участия в майском пленуме правления СП РСФСР и целый месяц проведёт в родных местах, занимаясь реставрацией своей веркольской избы.

Все годы, приезжая на родину в