жемчужины, выброшенные на берег морским царём. Слова отливают у Вас, как отливает гранями хорошо отшлифованный алмаз. Я равнодушен к драгоценностям, но, читая Ваш роман, чувствовал себя богачом, перебирающим, пересыпающим из руки в руку алмазы… великолепных, очищенных от шелухи русских слов».

Но находились и такие, кто вместе с восторженными отзывами о романе находил в нём незаконченный лейтмотив повествования о Пекашине и его обитателях.

«Я не согласна с таким концом Вашего романа “Пути-перепутья” и прошу продолжить его, – писала 20 апреля 1973 года О. Дубровина из Киева. – Нельзя обрывать на таком остром моменте. Читатели хотят знать, чем же закончилось с Лукашиным и с авторами защитительного письма, и с Зарудным. И хочется ещё встретиться с симпатичным Михаилом и его сестрой Лизой. Дайте же нам это свидание».

Солидарен с Дубровиной был и Л. Лебедев, написавший в «Новый мир» 24 апреля 1973 года: «Жаль, что повесть не доведена до конца, а надо бы…»

Оборвав роман, по мнению читателей, на самом интересном, Фёдор Абрамов поставил точку в последней строке, но не поставил таковой в умах читателей, призвав их тем самым глубоко поразмыслить, проанализировать судьбы Михаила и Лизы Пряслиных, подписавших письмо, и Егорши, не пожелавшего этого делать, Лукашина, оказавшегося под следствием, и многих других героев романа, чьи образы, как бы отступив за кулисы действа, стали своеобразным фоном для драматической развязки, концовку которой должны были довершить сами читатели. Заставить читателя думать – вот цель абрамовского слова! И в то же время Абрамов, выводя в свет «Пути-перепутья», понимал, что читатель неминуемо запросит продолжения, вот только с этим продолжением Фёдор Абрамов отступит во времени на целые 20 лет.

Но ни публикация романа «Пути-перепутья» в «Новом мире», ни получение огромного числа благодарных читательских откликов, ни выход в свет сборника «Последняя охота» с реабилитированной повестью «Вокруг да около», ни январская поездка в Японию и короткий десятидневный выезд в Верколу с заездом в Суру не принесли абрамовской душе спокойствия.

7 апреля в письме писательнице Галине Яковлевне Симиной, просившей у Фёдора Александровича предисловие к своей книге сказок, Абрамов поделится с ней тревожными мыслями: «Мой новый роман “Пути-перепутья” начали громить в Москве, причём в очень высоких инстанциях. В этих условиях моё предисловие не только не поможет Вам, а лишь повредит… Надо мной разразилась или разражается очередная буря. Тяжело и горько всё это, но будем мужаться».

Кроме того, после выхода в свет романа «Пути-перепутья» в ряде периодических изданий стали появляться сомнительного содержания критические статьи, в тексте которых были намёки на несовершенство произведений Фёдора Абрамова.

Так, в журнале «Нева» (№ 3 за 1973 год) была опубликована статья литературоведа Юрия Андреева «Большой мир (о прозе Фёдора Абрамова)», породившая массу вопросов как у самого Абрамова, так и у читателей. В частности, в статье говорилось: «Я думаю (смею высказать гипотезу), что Ф. Абрамов исподволь готовится к самому трудному в писательском ремесле делу: к созданию образа современника, который будет ему самому по сердцу, будет близок авторскому пониманию того, каким должен быть человек сейчас. Многочисленными и непростыми подступами к решению этой трудной задачи он уже овладел». Словно всё, что было создано Абрамовым прежде в литературе, имело всего лишь промежуточный характер и не воспринималось самим автором должным образом. Столь странный вывод автора статьи не мог не вызвать абрамовского негодования, и письмо Фёдора Александровича в «Неву» не заставило себя долго ждать.

Помимо статей такого рода были и содержательные публикации, раскрывающие в той или иной мере объективность абрамовской прозы, и их было значительно больше. Это статьи Феликса Кузнецова «Люди деревни Пекашино: полемические заметки» в «Комсомольской правде», Шамиля Галимова «Конфликты и характеры» в журнале «Москва», Всеволода Сурганова «От романа к роману» в «Литературной газете» и Владимира Новикова «В галерее реальных характеров» в «Литературном обозрении».

Но и положительная критика, и поддерживающие писателя читательские письма не смогли загасить разгорающегося костра травли «Путей-перепутий», что заставило Фёдора Абрамова изменить планы. Пришлось отложить поездку в Северодвинск, где совет работников библиотеки Дворца культуры им. Ленинского комсомола наметил на 13 мая читательскую конференцию по романам «Братья и сёстры» и «Две зимы и три лета». Отправив приветственное письмо участникам конференции, извинившись, что не может приехать, Абрамов срочно уехал в Москву спасать «Пути-перепутья», выход которых отдельной книгой в издательстве «Современник», запланированный на 1974 год, был поставлен под угрозу. И снова хождение по высоким инстанциям, разговоры в «Новом мире» и в издательстве «Современник», долгая встреча с Демичевым, который с 14 ноября 1974 года станет руководить Министерством культуры СССР, сменив Екатерину Алексеевну Фурцеву.

С редакционным непониманием столкнулись не только «Пути-перепутья» в «Современнике». Новый абрамовский рассказ «О чём плачут лошади» не смог преодолеть цензурного заслона в журнале «Дружба народов». 5 апреля 1973 года он был возвращён автору с сопроводительным письмом заместителя главного редактора журнала Леонида Арамовича Теракопяна. Предлагалось изменить название рассказа, так как в нём «невольно звучит мотив тоски по прошлому, плача по нему, причём по прошлому доколхозному», а также «ввести в рассказ мысль о диалектическом прогрессе, который несёт с собой не только обретения, но и утраты». При этом Теракопян ссылался на то, что «восстановить прежнее отношение к лошадям невозможно, однако счастливые времена для лошадей не всегда были добрыми к человеку. И, кажется, сказать об этом не было бы лишним. Хотя бы фразой».

Так, Фёдор Абрамов был вынужден дать рассказу новое название – «Сказки старой лошади» – неблагозвучное, грубое, словно топором вырубленное, но позволившее усыпить бдительное око цензоров. Вскоре после публикации Абрамов вернул рассказу прежний заголовок.

Небольшой по объёму, лиричный и в то же время до краёв наполненный неисчерпаемой грустью рассказ, основанный на детских воспоминаниях, был глубже, чем просто повествование о лошадях. И Рыжуха, которой досталось в работе «не меньше, чем её подругам», но «сумевшая сохранить свой весёлый, неунывающий характер, норовистость молодости», и прямая ей противоположность Карько, превратившийся от работы на лесоповале в доходягу, стали определённым фоном для раскрытия человеческих взаимоотношений. В самый День Победы старого коня Карько подвели под несчастный случай, обрушив ему на спину тяжёлые брёвна со штабеля, чтобы в великий праздник на столах было мясо, так редко достающееся колхозникам. За передрягами с лошадьми, как сквозь вуаль, явственно проступали судьбы крестьян-колхозников, которым Победа не принесла облегчения в тяжёлом труде, а, наоборот, возложила на их плечи ещё бо́льшую ношу на многие последующие годы.

На этот, казалось бы, незамысловатый рассказ с налётом «детскости» было много читательских откликов, но самым точным, пронзительным было письмо всё той же Веры Бабич. Понимая глубину мысли, заложенной автором, словно заглядывая в потаённые закрайки абрамовской души, в апреле 1976 года она напишет:

«Какая тоска живёт в тебе! После этого рассказа я посмотрела