— Филипп…

— Расскажи мне правду. Я хочу ее знать. Я имею на это право.

— Хорошо, — выдохнул отец, принес с кухни стул и опустился на него. — Это не тот период жизни, которым я могу гордиться. Думаю, ты понимаешь сам, что все, что у нас было тогда, появилось не просто так. Где-то я переступал закон, может чаще, чем требовалось, но все, кто хотел чего-то добиться, тогда так делали, и я не стал исключением. Крутили махинации, деньги текли рекой, сладкая жизнь. А потом встретил твою маму. Влюбился с первого взгляда, как пацан. Не мог дня прожить, чтобы не приехать к ней. Я был готов на все, лишь бы она была рядом. Вообще на все. И когда она попросила завязать с криминалом, я ей дал слово. Пообещал, что ей никогда не придется за меня волноваться. Только все оказалось не так просто, как я думал. С кем-то удалось мирно договориться и разойтись, но нашлись и те, кому мое решение не понравилось.

— Ты их…

— Нет. Я откупился. Продал практически все, что у меня было, и закрыл вопрос раз и навсегда. Единственное, что осталось — это доля в строительной фирме и связи. А это уже какой-никакой хлеб. Но, главное, мы могли жить спокойно. Без страха. По-честному. Потом родился ты. Самая настоящая семья. Я хотел дать вам все, что мог. И я гордился тем, что могу дать вам то, о чем другие даже не мечтали. С моими связями фирма крепла, как на дрожжах. Появлялось все больше новых заказов, ну и денег, соответственно. Оказалось, что честно тоже можно жить и не обязательно при этом сводить концы с концами. А потом объявились бывшие друзья. Сказали, что нужно поделиться. Я снова заплатил, нанял охрану. На всякий случай. Через какое-то время они пришли снова. И я понял, что так будет продолжаться бесконечно, до тех пор пока у нас не останется ни копейки. Через людей вышел на человека, который в тот момент стоял у руля — один из тех, с кем пришлось расплачиваться, — и предложил решить вопрос раз и навсегда. Он тогда рассмеялся, показал мне твою фотографию и сказал, что если я не соберу нужную им сумму, то… Мне дали неделю. И я их нашел. Я не мог их не найти. Поехал отдавать, а на полпути мне позвонили и сказали, что набежали проценты…

Отец замолчал, достал портсигар и прошипел:

— Решили, что денег будет мало и договоренности можно менять так, как им захочется, ведь я сидел на крючке и не мог отказаться. А когда я об этом сказал… Они отправили наркомана, чтобы… Убить ребенка за дозу… Это не люди, Филипп. Это нелюди… Я отдал бы им все, чтобы вы могли жить спокойно, но… Они выбрали свой путь и перешагнули все рамки, а я им ответил. У меня забрали твою маму. Остался только ты, и второй раз рисковать… Я бы себе не простил… Такое нельзя прощать…

Он закурил, давая мне время осознать весь ужас правды, но у меня в голове никак не укладывалось, что кто-то мог диктовать отцу условия, а он слепо соглашается со всем. Слишком нереальной была не то что сама возможность, даже вероятность такого. Моего отца нельзя было сломать, согнуть, заставить бояться, но, как оказалось, и у него нашлось слабое место — я и мама.

— Почему ты не рассказал об этом раньше? — спросил я, сглатывая подступающий ком.

— Ты бы не стал меня слушать, да и о таком не нужно рассказывать маленькому мальчику. А потом… Вспомни, сколько раз мы с тобой разговаривали за последние годы.

— Ты приводил домой других! — по моим щекам все же потекли слезы, а батя кивнул:

— Я думал, что тебе так станет легче. А когда ты ушел… Мне был нужен хоть кто-то, чтобы не сойти с ума. Это невыносимо оставаться одному. Знать, что твой сын тебя ненавидит…

Он рванул галстук и, отворачиваясь к окну, до скрежета стиснул зубы:

— Господи, если бы я мог все исправить… Мы с тобой, как кошка с собакой. И сколько бы так еще продолжалось, если не твоя Рита.

— Что? При чем здесь она? — спросил я.

— Перед тем как я пришел на чай, она наорала на меня в машине и назвала упертым бараном, — усмехнулся отец. — И тебя тоже, кстати. Смелая девочка.

— Она может, — улыбнулся я, подошел к нему и встал рядом.

— Маме бы она понравилась.

— А тебе?

— Мне? — батя повернулся и несколько секунд просто улыбался. — Если тебе важно узнать мое мнение, то я буду ей всегда рад. При условии, что она больше не будет называть меня бараном. Даже если это правда.

— Я больше не буду, — виновато произнесла Рита, и я рванул к ней.

Глава 40. Маргарита

В первый день мы просто не вылезали из постели. Фила все же скосила усталость, сколько бы он не рычал, что спать еще не хочет, а я уснула, пригревшись в его руках. Выныривала на мгновение, чтобы убедиться — спит, — и снова проваливалась в дрему под умиротворённое посапывание. Удивительно, что наши телефоны не издали за это время ни одного звука, словно мы внезапно исчезли для всех или все про нас забыли. Но нам действительно нужно было отоспаться. Филу особенно. Его телефон напомнил о себе первым, а следом и мой. Было забавно готовить завтрак, прижимая трубку плечом к уху, и видеть напротив себя такую же картинку. Только я болтала больше по пустякам, а Фил по делу. С серьезным лицом угукал, вырезая из хлеба елочки на гренки, и показушно хмурил брови, когда получал от меня по пальцам за стыренную чуть-ли не из-под ножа ветчину.

— Фил! Потерпи немного, — возмущалась я, а он с улыбкой мотал головой и одними губами говорил:

— Просто я голодный, как волк.

Мне ничего не оставалось, как отрезать кусок потолще, и мой Волк с опаской тянулся к мясу, доводя меня до смеха. Но стоило ему отложить телефон… И уже мне пришлось думать о том, как не спалить завтрак и не сгореть самой.

Взяв ладонь Фила в свою, я медленно вела ею по животу, приподняла над грудью и кончиком его пальца дотронулась до своего соска. Лёгкое прикосновение моментально отозвалось приятной истомой внизу живота и разочарованием, что Фил демонстративно игнорирует этот намек, и мне пришлось снова прикоснуться к уже напрягшемуся соску.

— Малыш, — мягко произнес он, поднимая руку