– Шон, а почему ты согласился сниматься?

– Решил, что лишний атрибут успеха в моем лице тебе не помешает.

Я усмехнулась. В этом был весь Шон. Но если начистоту, то съемки дались мне нелегко. Это было не увеселительное мероприятие, каким оно представлялось мне поначалу, а труд, который, как и любая работа, отнимал силы и энергию. И когда с роликами и фотосессиями было покончено, я вздохнула с облегчением.

Господин Карелтон усмотрел во мне комедийный талант и намекнул, что ожидает в ближайшем времени снова увидеть меня на съемочной площадке. Так что, когда мы с ним прощались, мысленно я уже представляла себя со сковородой в правой руке и в перчатке эмпатии на левой, обманчиво ласково говорящей на камеру: «Дорогой, где это ты столько времени пропадал?..»

Зато Шон к такой нагрузке был привычен и, казалось, ее не замечал. Неожиданно для себя я открыла одну истину – он был тем еще трудоголиком. Да, Шон говорил, что много работает, но это не бросалось так сильно в глаза до тех пор, пока мы не съехались. Господина Феррена устраивало, что люди его воспринимали как эдакого франтоватого баловня судьбы, который получает от жизни все, что пожелает, при этом особо не напрягаясь. Однако мало кто знал, чего на самом деле ему стоил успех.

Если он выходил в свет, то для того, чтобы завести полезные знакомства, заключить крупные сделки или порекламировать свои прототипы. Он это делал легко, играючи, но своего никогда не упускал. А когда оставался дома, то большую часть времени проводил за работой либо запираясь в своей крепости, либо выбираясь из нее на удобный диван в гостиной с какой-нибудь книгой в руках. Чаще технической или нейрофизиологической тематики. Мне нравилось сидеть на террасе с чашечкой кофе и вазочкой круассанов и тайком наблюдать за ним в такие моменты.

Шон читал, выискивая в тексте нужную информацию, а когда находил, то, не отрывая глаз от страниц, взмахивал рукой – и в воздухе материализовались детали прототипа. Если его все устраивало, он отбрасывал книгу в сторону и уносился обратно в свою крепость. Если нет, то фантазии трансформировались до тех пор, пока на него не сходило озарение.

Я как-то спросила, может, у него запарка, но Шон лишь пожал плечами – обычный четверг. Порой он у меня невольно ассоциировался с загнанной лошадью, несущейся к финишу с пеной у рта, повинуясь плетке невидимого жокея, и я терялась в догадках по поводу причины такой одержимости профессией. То ли дело было в амбициях, то ли в банальном желании неустанно творить, но его упорство и высокая работоспособность меня восхищали и мотивировали на новые свершения.

Я старалась брать пример с Шона и отдавала всю себя трем проектам, но… Если с конвертером и перчатками дела обстояли более-менее, то с меморисборником возникли проблемы. Реконструкция воспоминаний и их насильственное извлечение – вот те новые цели, которым он должен был послужить. И хотя рассудком я понимала, что мне поручено благое дело, особенно в свете того, что рассказал Йен, меня все равно ломало каждый раз, когда я пыталась к нему подступиться.

Ситуация получалась интересной. С одной стороны, я знала, что нужно делать, а с другой – боялась, что из-за какой-нибудь ошибки мое сознание может застрять внутри прототипа во время его испытаний. Вот и аукнулась история с кубом. Я пыталась бороться с собой и искала обходные пути, но работа двигалась с черепашьей скоростью. Это раздражало, тем более что идеи новых проектов выскакивали из меня, как из госпожи Мартинез ее тени. И тогда, чтобы дать мозгу перезагрузиться, я решила сконцентрироваться на конвертере и перчатках. Дело сразу пошло бодрее.

И все бы ничего, если бы не галлюцинации, которые принялись одолевать меня с утроенной силой. Да, я старалась казаться счастливой и беззаботной. Шутила, смеялась и никому не рассказывала о голосах, чтобы лишний раз не пугать. Но правда в том, что, даже если замалчиваешь проблему, она от этого никуда не исчезнет и напомнит о себе в самый неподходящий момент. Так со мной и произошло.

Это случилось недели через полторы после отвратного уикенда. Мы вышли из сферы Мари (у нее не ладилось с новым проектом, и я последние несколько дней помогала ей набрасывать формулу материализации) и направились в кафетерий, когда я поняла, что голоса родных в моей голове перекрыли ее бойкое щебетанье. Такое бывало прежде, дважды или трижды, но длилось недолго – минуту или около того. Но на этот раз все вышло иначе. Галлюцинации набирали силу, становились настолько реальными, что мои внутренности сворачивались тугим узлом, а по коже ползли мурашки. Я что-то ответила Мари невпопад и, бросив пару слов на прощанье, как ужаленная, припустила к себе. А когда оказалась внутри, сразу же рухнула на зеленую траву и свернулась калачиком.

«Карина, милая, надо поесть, – ласково говорила мама. – Ты так совсем отощаешь».

Я зажмурилась, зажала ладонями уши, но пытка продолжалась.

«А ты нам нужна здоровая и крепкая. Ну же, съешь хоть пару ложечек. Это овсянка. Твоя любимая. С молоком и кусочками земляники…»

– Мама… – жалобно прошептала я, понимая, что она ничего не услышит. – Мама, не надо. Пожалуйста… Я так больше не могу. Не могу… Хватит!

«Хорошо, умница. Вот так…»

Голоса в голове сводили с ума, рвали мою душу на части. Я больше не считала их мостом в мой родной мир и хотела только одного – чтобы все наконец закончилось. А потом случилось то, чего никогда, за исключением покушения во время презентации, прежде не бывало. К слуховым галлюцинациям добавились зрительные, и у меня перед глазами появилась с детства знакомая серебряная ложка, которую крепко держала до боли знакомая рука.

«Вот так, еще одну… – говорила мама, а по моим щекам текли слезы. – Маленькая моя, не капризничай».

Тело стало неметь, шея и спина заныли, а четырехглавая мышца правого бедра стала подрагивать. Я вскочила на ноги, поморгала, затрясла головой – и страшный образ развеялся. Неприятные ощущения исчезли. А вот голоса остались. Нервно, испуганно обхватив себя руками, заозиралась по сторонам, ища укромный уголок, куда можно было бы забиться и отсидеться. Переждать. Но кругом была фантазийная пустота. И я поняла, что если останусь здесь в одиночестве, точно сойду с ума. Мне нужен был кто-то, кто сумел бы отвлечь от мыслей о доме, успокоить, переключить на Эдем.

Даниэль с Максом и Тимом готовился к совместной презентации. Ему было не до меня.

От Мари я удрала. У Майи был выходной. И тогда я подумала о Шоне. Хоть бы он был у себя!

Дрожа и пошатываясь, выскочила из сферы и чуть не бегом направилась к лифту. Пока ехала, снова увидела маму, сидевшую на кровати в моей комнате. Золотистые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке, губы ласково улыбались, но в синих глазах затаились усталость и боль. Фантазия накладывалась на реальность, и это было так жутко, словами не передать.

Я выскочила из лифта, вытирая на ходу слезы, пробежала пару метров и пошатнулась, ощутив, как правую ногу свела судорога. Чудом смогла сохранить равновесие, сделала шаг, еще и еще – и снова провалилась в выдуманный мир…