на их очередную «премьеру». Я услышал зов. Странно, что ты для них невидим. Судя по всему, из-за твоей сущности. Работает это так – в твоей нервной системе возникает невероятное инородное жжение, которое ты почти не замечаешь. Оно лишь направляет тебя, но такой мозговитый парень как я так или иначе чувствовал это. Зов вёл меня прямиком в старую библиотеку на окраине города. Там среди старых полок под каким-то томиком с разорванным корешком меня ждал пыльный конверт, внутри лежала кассета. Кассетного проигрывателя у меня не было, но достать его – дело плёвое. Пакет был подписан «В кругу вечной жизни». Лента могла размагнититься тысячи раз, но только не у меня, ты должен сам понимать почему.

И знаешь, что было на кассете? Фильм про нас, мой дружок. Два вечно тянущихся к друг другу объекта. Спойлерить не буду, но скажу прямо, мне ты абсолютно не нужен. Я бы тебя и не заметил, если встретил на улице. Не задумывался об этом, кстати? Это моя деревня, а не твоя. Ходишь своими ножками по моей земелюшке и даже не задумываешься о настоящем бытие, закрываешь разрывы, хорошо проводишь время. Единственная полезная вещь, которую ты сделал – дневник. Ну и ещё тот большой взрыв, но это ведь и моя заслуга. Спасибо, что переместил меня прямо к вам. Нужно было перед тобой тогда маску и снять. Видимо, мы правда тянемся друг к другу. Очень благодарен, друг. Теперь, когда ты можешь покинуть деревню, твоя история подходит к концу. Можешь выметаться со сцены. Всё. Твое проклятие спало, золушка. Направьте софиты на трикстера. Тебе достаточно пройти по дороге из асфальта, ты окажешься там, где тебе нужно. Уходи. Свою работу ты выполнил. Больше ты здесь не нужен. То, чем я занимаюсь – есть благо. Я вырву жизнь из глупых рёбер старосты этой поскудной деревни. Заберу своё. Заберу часть себя. Твоя художница может в любой момент уйти с тобой. Можешь её забирать. Мне нужна лишь эта территория, вернее, мне нужно отсутствие этой территории и моя целостность. Мне нужно всё прекратить. Прекратить всё для тебя и для себя. Мы сталкиваемся уже не первый раз. Иногда ты хочешь покончить со всем, а иногда я. Но я нашёл способ. И ты тоже нашёл способ. Я не поступлюсь ничем и убью тебя, можешь не сомневаться. Мне не помешает ни твой друг – старикан из поезда, ни та противная пьянь, ни твои дружки здесь. Я знаю, что у тебя много совершенно глупых вопросов, которыми не стоит задаваться. Бери свой дневничок и убегай. У тебя есть пара дней на сборы твоих пожитков, которых у тебя и нет. Напиши об этом роман и держи кулачки, что всё происходящее никак не затронет мир, из которого ты пришёл. Не заставляй меня встречаться с тобой лицом к лицу. Ты не хочешь ощутить на себе фатальное невезение. Возвращайся в поэтический кружок.

Твой друг.

Василе».

Этот текст проявился на том листке, что я забрал вчера из шалаша. Стоило ожидать такого послания. С другой стороны, я обо всём догадался ещё во время взрыва. Противоположности, которым суждено взорвать друг друга. Рука вернулась к нему. Вчерашний день закончился плохо, я встретил Джотто Ивановича на другой стороне реки, он прошипел мне, велел жестом молчать, а потом повёл куда-то глубоко в лес. Было очень страшно. Мы взошли на холм, только после этого Джотто Иванович протянул мне бинокль и заговорил:

– Вон там. Видишь отблески? Смотри туда. Узнаёшь?

Я взглянул в бинокль. Это был тот самый лагерь, всё началось сначала, всё вернулось на круги своя. Отчётливо не было видно, но очертания узнавались. Мы подобрались ещё ближе. Похоже, что теперь мне и правда можно выходить за пределы деревни. Моё притяжение к другой части меня было сильнее любых других полей притяжения. Мы долго шли по лесу, пока не наткнулись на маленькую чащу. Прямо посреди полянки с красивыми цветами стоял столб, а на вершине столба была насажена иссохшая свиная голова. Рядом висела табличка. Было темно, но мне удалось разглядеть подпись: «Я уже заточил палку с другой стороны». Наше открытие так нас шокировало, что мы решили вернуться в деревню. Позже Джотто Иванович пытался меня успокоить, говорил, что территория новая, это изваяние могло стоять там долгое время, вон, даже голова иссохнуть успела. Но я прекрасно знал, что означает это послание. И нужно делать что-то. Нужно делать что-то со мной. Джотто Иванович просил никому не говорить, сказал, что все и так узнают в нужный момент. Ночевал я в доме Богдана Алексеевича, не смог справиться со страхом, почти всю ночь гладил кота и много думал.

Почему он хочет, чтобы я ушёл? Убил бы и поглотил меня вместе со всеми. Подозреваю, что он не сможет этого сделать, потому что нам суждено друг об друга самоуничтожиться. Чувствую себя, как в самый первый день здесь. Всё замыкается. Сизиф теряет свой камень и начинает всё с самого начала.

Другой я с экрана говорил что-то про имена. Так и знал, что всё остальное – пыль в глаза. Важны лишь имена. Вокруг меня это крутится, а я даже того имени, которым можно вызвать меня. Кажется, что к этому всё и шло: погоня за домом Лёника, чужая рука, разрывы. Я понял, что это за деревня. Вот моя собственная теория. Физические эксперименты, искусство – это важно, но это лишь детали картины. Мне кажется, что эта деревня – чья-то вотчина, нас собрали здесь поиграть, повеселиться, насытиться. Это место точно не Ийа, точно не Оны. Всех ослепляет тщеславие. Это вотчина того, кто стоит над ними, можно называть это разными словами: первобытный хаос, творчество, порядок. Я не знаю, что это, но знаю, что оно знает наши имена и может звать. Именно это видели те люди, которые смотрели в стену в том фильме. Единственный способ выйти из этого круга – вернуть себе имя, проблема лишь в том, что оно раздроблено, а я даже не знаю, где эти кусочки. О чём-то таком я думал всю ночь.

Утром приходил Джотто Иванович, я напросился сегодня вечером пойти вместе с ним.

Меня снова начало бросать в дрожь. Я у в упор чего-то не вижу. Будто почти все пазлы передо мною. Может, уйти? Конечно, с некоторыми людьми здесь я очень даже сблизился. Она мне правда очень нравится, хотя я и не знаю даже её настоящего имени. А сколько наших пространных разговоров не перенесено сюда. Тоже самое обстоит с другими