Плохо, что у меня такие широкие трусы, такие широченные трусы, совсем не боксерские! Я стою в своих жутких трусах в долгожданном зале вместе с другими ребятами, а наш тренер Ислам Исламович, пригнув голову, смотрит на нас исподлобья, как будто вот-вот бросится в бой. Он с силой бьет кулаком в ладонь.

– Кто взял мои часы? – говорит он.

Я не брал часы, но мне все равно неловко. Ведь я украл краски. И мне кажется, он знает об этом и думает, что я украл часы.

– Дело не в часах, – говорит он хрипло. – Дело в том, что часы подарок. Мне подарили их. Вы понимаете это! Отдайте часы!

В зале тихо.

– Что, мне вас обыскивать, что ли? Я ни одного не выпущу отсюда, пока часы мои не будут на столе! Вот на этом столе, вы слышите? Разойдитесь к чертовой матери и давайте совещайтесь, и чтоб часы лежали на столе!

– Да вон они у вас на месте!

И вправду, часы на столе, но их там не было, это точно. Все удивились, и Ислам Исламович удивился и говорит:

– Хм… Ну, ладно. Все ясно.

А тот мальчишка, который крикнул, он издалека крикнул, он-то никак не мог их подложить, присвистнул даже от удивления, а тренер наш взял часы, положил их в маленький кармашек брюк и говорит:

– А ну, построиться!

Когда мы построились, он сказал нам:

– Внимание, ребята. Слушайте. Я ведь прекрасно понимаю, что часы подложили, предварительно их стянув. Таким образом, среди нас, честных, затесался вор. Этого нам не хватало! Ведь мы все свои, хотя впервые собрались сегодня здесь, на первое занятие. Что получится, если мы будем тянуть друг у друга втихомолку часы, штаны, рубашки, все подряд? Что получится тогда, милые мои? Мы останемся, ну, в чем нас мама родила! Вот здесь, в этом шкафу, инвентарь. Там перчатки, разные снаряды. Так, может быть, сразу и начнем, растащим все – и баста? Если могли взять мои часы, подарок, то ничего не стоит перерезать канаты и унести их в удобный момент! Что стоит растащить все, что здесь имеется? Никогда воры в этом зале не появлялись! Я отчасти восхищен, как ловко обделано, не знаю, кто из вас такой ловкач, и черта с два узнаешь…

Он, растерянный, прошелся по залу, готовый заплакать от обиды. Тишина абсолютная.

– Убирайтесь вон! Не будет сегодня занятий! Все до одного убирайтесь, я с вами сегодня никакого дела иметь не хочу!

Посмотрел на меня и как гаркнет:

– А штанов не нашел побольше?

Я растерялся и говорю:

– А что я сделал?

– Пошире, погромадней, что ли…

– Извините, – говорю, – я в следующий раз…

– Катитесь все отсюда до среды!

Мы побежали в раздевалку за перегородку, одевались молча, настроение у всех паршивое, не смотрели друг на друга, и никто даже над моими штанами не посмеялся, а я-то боялся, что все со смеху умрут после его слов. Не до моих штанов, слишком все ошарашены часами.

Я отправился домой через бульвар, по дороге сел на каменный барьер и открыл свою книгу «Боксеры и бокс», с которой теперь не расставался. Открывал ее всегда наобум, на любой странице и читал с восторгом с любого места. Так и не прочел ее с начала до конца по порядку, но зато всю в беспорядке. Некоторые места я перечитывал по многу раз и всегда с интересом. Целые куски запомнил наизусть, шикарные места.

«Однажды, идя по поручению своей матери, – читаю я, – он пересекал футбольное поле, в то время как на нем шла тренировка. Внезапно мяч упал около него. Прекрасным ударом ноги он отправил его на другой конец поля. Сейчас же подбежал капитан одной из двух команд и закатил ему такую пощечину, что он долго лежал без чувств. Когда он пришел в себя, все эти парни поливали ему лицо холодной водой, чтобы вернуть ему сознание. Он возвратился к родителям и получил новую взбучку за то, что слишком долго ходил. В этот день ему решительно не везло.

Фитцсиммонсу было едва двенадцать лет. Он сейчас же решил отомстить длинному негодяю, который его побил. Он отправился к кузнецу и попросил подарить ему старые кожаные передники, разрезал их и сшил из них боксерские перчатки. С этого дня он проводил все свое свободное время, тренируясь со всеми своими товарищами. Восемнадцати лет, несмотря на то что весил всего пятьдесят девять килограммов, он выиграл любительский чемпионат Новой Зеландии в тяжелом весе, побив четырех человек в течение одного вечера».

Я замечтался. Мне сейчас шестнадцать, а до восемнадцати пока далеко. Шифт-понч – «хитрый удар», знаменитый удар в солнечное сплетение Роберта Фитцсиммонса…

Вдруг кто-то меня взял за плечо, осторожненько, я и не заметил, как он подошел. Стоит и улыбается, как с неба свалился, но я его узнал. Сегодня в зале видел среди других ребят. Трусы у него были заграничные, где он их взял? Я пытался клеймо разглядеть, что за фирма, да издали не разобрал. А в раздевалке он слишком быстро штаны натянул.

– Значит, видел? – спрашивает.

– Чего видел?

– А ну, пойдем.

– Куда?

– Пройдемся.

Я соскочил с барьера.

– Не дунешь, – спрашивает, – или дунешь?

– Ты о чем?

– Не притворяйся. Ты же видел, как я часики увел. Нечего притворяться!

– Так это ты?!

– Да брось ты дурака валять!

– Не видел я, ты что!

– Во, верно! Молоток! Хотя и видел, а молчи.

– Да я и вправду не видел!

Он улыбаться перестал, рожу свою корчить.

– Шутишь ты или нет, не понимаю. Выходит, я тебе зря проговорился!

– Подлец ты! Вот ты кто!

– Ах, дунешь! Смотри вниз!

Я машинально глянул вниз, но в этот момент он вдруг согнулся, а потом резко выпрямился – прямо в лицо мне ударил головой. Удар пришелся в нос, ведь я нагнулся. Я чуть не сел. Вылетела из рук в кусты книга «Боксеры и бокс». Из носа кровь. А он бежал по тенистой аллее, и по спине его прыгали солнечные зайчики. Скорей всего, зайчики прыгали у меня в глазах.

В каком виде я пришел домой – не пугайся, милая мамаша!

– Спасибо ему, спасибо, – сказала мать, увидев мое лицо.