уронившего пистолет старшого и, слегка добавив ему по башке, огляделся. Так, рядовой лежит смирненько, прям как живой, только из уха кровь течет, да немигающие глаза уставились в небо. Звиздец котенку… Сержант, ухватив себя за мотню обеими руками, скрючился в позе эмбриона и тихонько поскуливал. Старлей тоже был в порядке, хотя и без сознания. Хм… Три — ноль в мою пользу. Отряхнувшись, связал живых противников их же ремнями. Потом оттащил тушки на середину дороги и, присев на неразгибаемого сержанта, закурил.

Интересно, чего они на меня набросились вообще? Судя по знанию языка, группа эта — вовсе не из простых будет. Таким полковника, а то и генерала взять — раз плюнуть. А я сейчас — обычный пехотный капитан. Хотя все логично — дорога пустынная, людей нет и одиночный командир, который сам напрашивается быть языком. Может даже, я и не первый был, кого они взять хотели, расколоть, а потом грохнуть. Даже, скорее всего, именно так — уж больно свободно себя чувствовали. Выкинул бычок и встал, прислушиваясь к дальнему шуму мотора. Через пару минут показалась машина — бодро катящая полуторка, в кузове которой сидело человек семь морпехов. Увидев неуставной натюрморт на дороге, гидросолдаты попрыгали из кузова, не доезжая до нас метров двадцать, и вскинули винтовки. Я помахал им рукой и спросил:

— Мужики, до штаба не подкинете? А то вон — ореликов в особый отдел сдать надо.

Мореманский каплей, подойдя ближе и удивленно оглядев пейзаж, поинтересовался, что случилось. В двух словах рассказал ему историю неудавшегося нападения. Он удивился еще больше:

— Ты хочешь сказать, что в одиночку троих диверсантов завалил?

— Одного. Двое тепленькие.

В подтверждение своих слов слегка попинал сержанта, и тот опять заскулил.

— Ну, пехота, ты могёшь…

Вспомнив любимый фильм, поправил его:

— Не могёшь, а могешь.

Каплей только хохотнул, хлопнул меня по плечу, и мы, закинув в кузов всех троих фрицев, поехали к особистам.

* * *

— Ну ладно, коммунистов всех переловили да в лагеря запихнули, это понятно — от конкурентов надо избавляться. Но евреи вам чем помешали? Их-то за что пачками стреляете?

— Евреев стреляем? — переспросил Гельмут, удивленно вытаращил глаза и через пару секунд ответил: — Евреев мы не стреляем. По существующей доктрине они отнесены к унтерменшам, то есть расово неполноценным, и собраны в гетто. Для них существует ограничение на различные виды работ, список я не помню, помню, что начальниками производств они быть не могут. Но стрелять… зачем?

— Это я спрашиваю, зачем? Ваш придурошный фюрер, — при этих словах Гельмут поморщился, — объявил, что изничтожит евреев как класс. Они ему что, любимую мозоль отдавили?

— Ничего ему не отдавливали. И такого он не объявлял. То есть объявлял, но насчет цыган, а не евреев. У вас, в России, всегда все перепутают. Цыгане — полностью асоциальная народность, их невозможно адаптировать ни к какому обществу, они всегда живут своей группой. Причем эта группа не признает никаких государственных законов и постоянно нарушает их. Гитлер дал три месяца сроку, чтобы их таборы ушли с территории Германии. Те, кто этого не сделал, в целях профилактики правонарушений были ликвидированы.

Интересно получается. Я даже растерялся. Об изничтоженных в профилактических целях цыганах слышу в первый раз. Про холокост, Бабий яр, Майданек и прочие страшилки по телику и в газетах безостановочно болтали. Мол, массовый геноцид евреев во время войны был. А про цыган я вообще не в курсах, как будто и не было ничего… Гельмут, видя мое удивление, добавил:

— Ты, наверное, уже заметил, что мы, немцы — пунктуальный народ. Была поставлена задача, чтобы ни одного цыгана на территории рейха не оставалось. Она была выполнена точно и в срок. Про немецких евреев такой задачи не стояло. Была бы — выполнили так же, как и с цыганами, но никому в голову не пришло ее ставить. Это же глупость — уничтожать собственных граждан, пусть даже и унтерменшей. Русские, белорусы, вообще все восточные славяне, да еще и целая куча других народов тоже считаются расово неполноценными, так что же их теперь — уничтожать? Тут никаких ресурсов не хватит, даже просто перестрелять такую массу людей.

— Так вы их не стреляете. Вы их «Циклоном-Б» травите, в концлагерях, в Польше.

— Хм…

Гельмут почесал кончик носа и задумался. Потом, видно что-то вспомнив, сказал:

— Ты, наверное, опять путаешь. «Циклон-Б» изобрел наш немецкий ученый, кстати, еврей — Фриц Габер. Давно, еще в начале века. Так его используют в качестве инсектицида — насекомых травят.

— Угу… насекомых, а заодно и людей в Освенциме.

— Освенцим — это вроде городок в Польше? А, вспомнил! Франц, — он кивнул в сторону кустов, где валялся дохлый эсэсман, — говорил, что там есть концентрационный лагерь. И в нем действительно очень много польских евреев. Которых, кстати, сами поляки активно выдают нашим командам. Так они просто работают, правда, на тяжелых, неквалифицированных работах. А что поделать, если по специальности они рейху не нужны? Зачем нам музыкальные и художественные критики? Журналистов у нас своих хватает. Писателей, поэтов и клерков тоже. Если человек умеет делать что-то руками — то он работает по своей профессии. Только очень мало есть евреев — слесарей или токарей. Я только двух таких за свою жизнь видел.

— Заткнись, мурло длиннохвостое.

Гельмут замолк на полуслове и, нахохлившись, глядел на меня. Вообще-то на мурло он походил мало. Весь такой, как их любил называть малахольный Адольф, — белокурая бестия. Только компактный. Ну да понятно — танкист все-таки. И вдобавок голубых кровей. В смысле не просто Гельмут фон Браун, а еще и какая-то ветвь ихнего королевского рода. Черт его занес аж из Африки в крымские степи. Он там у Роммеля служил и англичан гонял. А сюда приехал в отпуск, навестить своего брата-летчика. Вот и доездился…

А вообще все начиналось как обычно. Ну, не совсем как обычно — в этот раз мы наступали. Причем ходко наступали. Немцы не успевали подтянуть резервы, и наши войска, вырвавшиеся на оперативный простор, гоняли