Я шел и передо мной начали расступаться люди. Да это были союзные воины, но и от того разум затуманивала эйфория. Попадались и враги. Некоторые из них становились на колени и разворачивали пустые ладони в мою сторону, слышались и звуки боя, но критическая отметка преодолена, стало понятно, что победа наша. Впадая в некий экстаз, вновь ощущая себя вершителем судеб, я превращаюсь в наркомана.

— Тбах! — очередной выстрел картинно останавливает нового смельчака, который, в отличие от многих, никак не решает угомониться.

Все закончилось. Я почти не замечал, как дрались остальные воины, наверное опыта не хватало, чтобы видеть все поле боя и реагировать на изменение обстановки, все больше стремился не допустить собственной смерти. А после, так и отыгрывался на суевериях и врагов и союзников. Резко защипала правая нога, выше колена. Боль была терпимой, но обработать рану нужно быстро.

— Раск! Раск! — стал я звать своего оруженосца, перекрикивая множественные звуки, наполненные злобой и болью, которые окутали все пространство места сражения.

Уже день почти победил темноту и было достаточно светло, чтобы видеть все и всех вокруг. Если бы стояла глубокая ночь, то все равно было бы видно, что твориться. Горели три хижины — последствия «праздничных» салютов и они давали не только свет, но и жар. Обожженные люди кричали более других, но я обратил внимание не на тех, кто был громче в своей боли, а на безмолвную женщину, лет тридцати. Ее лицо покрылось волдырями от ожога, часть из которых лопнули, являя белое, сварившееся мясо. Она не могла кричать, лишь открывала рот, от чего ее изуродованное лицо еще больше являла гримасу ужаса и трагедии.

Это не игра, не приключения, это жизнь, в которую я, бездушный человек из будущего, принес боль и страдания. Рядом с женщиной стояла девочка-подросток и еще маленький, лет четырех, или чуть больше, мальчик. Они молча плакали. Каждая слезинка, что сказывалась по их, чумазым от копоти, щекам, это был мой грех, мой камень, скинуть который будет непросто.

— Раск, мать твою за ногу! — кричал я, не обращая внимание на то, что и у меня накатывали слезы.

Раск лежал с проломленным черепом в метрах пяти от меня. Он стоял в бою за моей спиной и, наверняка, прикрыв собственным телом, спас. Это звук его ломающегося черепа я слышал. Рядом с молодым воином, ставшим на время моим оруженосцем, с кремневым ножом в груди, лежал грозного вида мужик, продолжавший сжимать каменный топор в руках. Воображение составило картину произошедшего, когда со спины, во время боя, ко мне прокрался воин и вознамеривался ударить топором, но Раск принял удар на себя.

Сердце щемило, но я не стоял вкопанным изваянием, а направился к обожженной женщине. Не отводя от нее взгляд, взял стоящую неподалеку кадку с водой и стал вначале омывать лицо пострадавшей, а после и окунул ее голову в воду. Ее дети, я в этом был уверен, что они родственники, с испугом отпрянули, но мальчик, сделав два шага назад, резко побежал ко мне и стал царапаться.

Я не отпросил, не ударил, сына, который вступается за мать. Я стойко терпел, как нестриженые ногти маленького воина, оставляли кровяные подтеки на моих щеках. Это была боль, которую я воспринимал, как некое оправдание тому, что из-за моих действий женщина изуродована, а ее дети могут оказаться обреченными, если только погиб и отец.

Я омывал лицо женщины и окунал ее в холодную воду, чтобы сбить эффект распространения ожога. Звал Раска, для того, чтобы тот сбегал в катер и принес аптечку. Там есть пантенол и он, вероятно, чем-то мог помочь.

— Ты тут? Нужно бежать в лес! — подошел Никей, бесцеремонно отбросил мальчика, оттирая его руки от моего лица.

— Зачем? — сухо спросил я.

— Морваг сбежал, — пояснил Никей. — У твоего оружия стрелы еще есть?

А вот тут я оживился. Ой, не глуп, сучий отрок Никей, приметил за патроны! Теперь я уверен, что он может и разобраться, как пользоваться автоматическим оружием.

— А сами? Я могу помочь людям. Я есть жрец! — сказал я, а про себя добавил, «хоть и боевой».

— Ты хочешь больше смертей наших людей? Мы потеряли больше двух рук воинов, убили шесть рук врагов. Племя Рысей сегодня потеряло много силы, нельзя больше! — проявлял эмоциональность Никей.

Наставника воинов, от слова «совсем», не задевало горе простых людей, он, наверняка, не понимал, что я тут вожусь, с какой-то женщиной, при том, что должен был прекрасно знать, кто она такая. Его беспокоила сила Рысей.

Это вот такими категориями должен думать правитель? Именно! И нечто подобное я видел ранее и в своем отце, который был отнюдь не плохим управленцем. Но дело — оно выше всего! Если для исполнения поручения сверху нужно отработать больше, то он так и делал, может только, отрабатывали другие, но должность позволяла делегировать поручения. И плевать на семьи исполнителей, обстоятельства. Если ты не тянешь, уходи!

И тут, не важно ничего, главное, чтобы племя имело силу. Сложно жить с таким подходом, когда не учитываются людские судьбы. Но приходится мириться с тем, что мир суров, хоть в Бронзовом веке, хоть и в постиндустриальном.

— Отправь людей в лодку за сумкой с крестом! — потребовал я, ловя на себе недовольство Никея. — Никуда не денется Морваг. Отправь воинов на плоту смотреть за рекой, а в лесу их найдут.

Я уже знал, что среди охотников много тех, кто может читать следы. Да и сам Никей в этом более, чем спец. Большая группа людей, спешащих укрыться, не могла уйти бесследно. Да, был риск того, что им удастся пройти те километров пятьдесят, что были от этого русла Днепра, до той его части, что, изгибаясь, течет уже по украинской стороне. Но, через Злой лес? Заболоченную местность? Сколько дней на это понадобится? Так что время, чтобы оказать людям, хоть какую-то медицинскую помощь, есть, чем я скоро и занялся.

Однако, прежде нужно было осмотреть и себя. И я боялся увидеть свою рану. Нет, крови не боюсь, но и не хотелось бы серьезной травмы. Хотя ходил я сносно. Повезло, наверное. Не так, чтобы там и было сильно плохо. Порез в миллиметров семь, да и