отчаялся разобраться. Грибский, в соответствии с этой игрой, был успешно вовлечен в заговор, как обойденный чинами и наградами после подавления восстания боксеров. За него, знающего местную специфику и географию, с удовольствием ухватились и англичане, и заговорщики, с ходу назначив командиром отряда, предназначенного для захвата золотого и алмазного запаса в Агинском дацане и последующего соединения с британо-японским экспедиционным корпусом.

Грибский развил бурную активность, сбивая из разношерстного материала линейные подразделения, нещадно гоняя их на плацу и постоянно откладывая прорыв к заветному дацану, ссылаясь на отвратительную слаженность и плохую выучку подчиненных. Ничего не понимавший в военном деле князь Львов недовольно морщился, но в целом с генералом соглашался: контингент был не из легких. Паркетные войска незаменимы в дворцовых интригах и столичных переворотах, а в условиях бездорожья и тайги… Нет уж, пусть британцы и японцы сами таскают золотые и алмазные каштаны из огня!

Львов даже не догадывался, что операция с внедрением Грибского к заговорщикам была спланирована императором задолго до его принятия на себя обязанностей «Фалька», сразу после первой встречи с генералом в Ликани, и что медлительность генерала не связана с необходимостью повысить боеспособность революционной повстанческой армии, а имеет целью ожидание момента, когда вокруг штаба мятежников сомкнется кольцо верных императору войск под предводительством соратника Грибского по Приамурью генерала Чичагова. Это должно случиться со дня на день, и вот тогда потребуется действовать быстро и решительно. А тут такая неприятность…

Изнывающий от скуки великий князь Борис Владимирович принялся ухаживать за сестрой милосердия княгиней Гагариной. Она дала ему пощечину и пожаловалась Грибскому. Тот вызвал великородного хама и сделал замечание. Борис обиделся: «Вы забываете, генерал, что говорите с великим князем». Грибский рассердился: «Молчать, руки по швам!» Тогда великий князь, не говоря ни слова, выхватил револьвер и выстрелил в генерала. Стрелок из него был настолько посредственный, что при выстреле в упор пуля попала в плечо по касательной.

Князя повязали и засунули под домашний арест, а у Игнатьева, проклинающего себя, что не углядел за шустрым великокняжеским подопечным, теперь болела голова: кто поведет повстанческий революционный отряд в заранее заготовленную для него ловушку?[59]

– А, поручик, заходите, не стесняйтесь. – Грибский удивительным образом узнавал людей по звуку их шагов. – Доктор, оставьте нас ненадолго: сами понимаете, служба не ждет.

– Ну что, побывали у этого паршивца? – поинтересовался генерал, подождав, пока за доктором закроются двери.

– Так точно. Спокоен, даже весел. Вины за собой не чувствует. Сетует, что вообще связался с военной службой, мешающей ему жить в свое удовольствие.

– Ну а вы?

– Возразил, что жить в свое удовольствие – удел плебея. Благородный стремится к порядку и закону.

– Эко вы дерзко, голубчик!

– Это не я, Николай Михайлович, это Гете.

– И вы таким образом собирались его уязвить? Думаете, что золотая молодежь знает Гете?

– Простите, господин генерал, но я вроде тоже золотая молодежь.

– Ах, граф, не придирайтесь к словам. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю… И знаете, я уже немолодой человек, но только сейчас, получив пулю от того, чьей семье присягал на верность, осознал, какой разрушительной силой обладают великий князь Борис Владимирович и ему подобные. Как говорил Джон Эмерих Эдвард Дальберг-Актон, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно…

Кстати, знаете, кто присоветовал мне почитать его «Свободу и нравственность»? Сам государь! И я уверен, он тоже понимает опасность ничем не обоснованного возвышения высокородных господ, забывших даже, как выглядит добродетель. Именно этими опасениями вызваны столь стремительные реформы последнего года. Надо срочно вычистить государство от этой скверны высокомерия и некомпетентности, пока они не уничтожили саму державу. И мне очень по нраву, что я удостоен чести принять участие в таком благородном деле. Потому, граф, давайте не откладывать дела в долгий ящик. Остаетесь при моей персоне и никуда не отлучаетесь, кроме как по моему личному приказу. Насколько я понял, вы привезли то, что я так долго жду?

– Да, Николай Михайлович. Нам вместе с вверенным вам войском надлежит быть не позднее чем послезавтра в районе станции Могойтуй. Там находятся штаб Максимова и последняя линия обороны против британских и японских войск. По официальной версии мы должны нанести удар в тыл правительственным войскам. Неофициально – именно там и закончится наша с вами двойная жизнь, а вместе с ней, может быть, и война в целом.

В это же время. Атлантика

Пробуждение лейтенанта Паунда было довольно неприятным. Сначала его грубо пнули тяжелым ботинком, а когда он спросонья вскинулся и попытался достать нахала кулаком, заломали руку, съездили по голове чем-то тяжелым и за одну минуту спеленали как младенца, не оставив возможности шевельнуть ни одной конечностью, без того чтобы пеньковая веревка не врезалась больно в запястья и шею.

Как исполняющему обязанности командира броненосца «Дункан» ему уже две недели доводилось спать не более четырех часов в сутки. А когда еще даже не достроенные, кое-как вооруженные корабли вышли в море и легли на курс к берегам Соединенных Штатов, сон пришлось урезать еще на час. Война пожирала не только корабли, но и людей, поэтому экипажи броненосцев были сокращены до крайнего предела. Хорошо еще, что возглавляемые мистером Гудри «бразильские», «аргентинские» и «чилийские» бизнесмены прислали целый пароход с рабочими и инженерами, которые ради скорейшей установки орудий должны были готовить корабли прямо во время перехода в Филадельфию: американцы не любили терять время даром.

И что удивительно, рабочие, среди которых было изрядное количество негров, не доставляли британским офицерам абсолютно никаких проблем. Напротив, они сняли часть обязанностей с экипажей и даже соорудили из подручных материалов лежаки, на которых прислуга немногочисленных имеющихся шести- и трехдюймовок могла отдыхать прямо возле боевых постов. Вот они и расслабились…

Сейчас все эти офицеры и матросы со связанными за спиной руками сидели на палубе у носовой башни. Лейтенанта протащили вперед и усадили рядом со своими людьми. Четверо «работяг», охранявших британских моряков, держали в руках револьверы – русские наганы с очень толстыми стволами.

– Прошу прощения, лейтенант, – усмехнулся невысокий, но с виду могучий «инженер», явно главный в этой шайке. – Мы бы отнеслись к вам с большим уважением, но не все ваши люди оказались достаточно благоразумны… – Он кивнул, указывая подбородком на короткий ряд закрытых парусиной тел.

Словно в подтверждение его слов, где-то в районе спардека сначала раздался револьверный выстрел, а затем послышались три негромких хлопка. Вскоре два «рабочих», один из которых был негром, проволокли мимо пленных еще одно безвольно повисшее тело с тремя красными пятнами на груди. Привычного