Весь вечер Татьяна не находила себе места. Ее наполняла обида на Василия.

«Что за глупая затея с поступлением в медицинский институт?» — Татьяна представила, как Вася в белом халате и в облике лагерного хирурга, по прозвищу Шуруп, приходит на операцию. Его глаза были пустые, блестящие и незамечающие. Шуруп баловался внутривенным введением спирта. Балерина зажмурила глаза и зажала уши. Хирург сгинул. Но из головы не уходила мысль: «Вася разрушил своим сумасбродством план свадебного путешествия, в который я вложила столько сил и мечту! Он не считается со мной! Идиотский институт! Дурацкая подготовка к экзаменам! Он упрямый и действительно засядет за учебники!» Еще час назад балерина жила в Царстве Любви. Ей казалось, что теперь она бродит в его развалинах.

Еще больше, нежели обида, ее мучила мысль: «Что теперь скажет мама?»

Анастасия Ивановна несколько раз как бы между прочим напоминала о непрактичности и бедности Василия и трудностях жизни с таким мужем. Дочь была совершенно уверена, что мать заблуждается, и возражала:

— Вася все может — и заработать деньги, и организовать жизнь. Стоит ему только захотеть!

Анастасия Ивановна не спорила, но через некоторое время повторяла свое.

Сообщение Сергея Сергеевича о том, что Василий определяется к нему на хорошую работу, казалось, разрешало конфликт. «Наконец мама поймет, кто из нас был прав. Мой Вася все может!» — торжествовала балерина. Необъяснимый поступок Василия ставил ее в трудное положение.

Порывы ветра заносили в комнату тополиные пушинки. Они вертелись кругом и не давали покоя. Слышалось, будто пушинки посмеиваются и шепчут что-то обидное. Татьяна захлопнула окно. Пушинки осели. В комнате стало душно. Пришлось распахнуть створки. Пух полетел снова. От этой круговерти было невыносимо. Внезапно балерина успокоилась. Перебирая на столе вещи, она увидела записку Василия, которую он оставил ей две недели назад. Слова были написаны корявым почерком. В коротком тексте имелись три грубые орфографические ошибки. По их поводу Вася получил от нее замечание.

«Он не сдаст никаких экзаменов, — промелькнуло в мыслях у Татьяны. — Вася сам говорил, что ничего не помнит из школьных предметов и даже писать разучился. Ладно, потерплю немного. Все равно будет по-моему! А он, — досада на Василия не прошла, — пусть готовится к своим противным экзаменам. Пусть мучается и сидит один. Я еду на юг сама, ему назло! Кто из подруг сможет составить мне компанию?» — перебирала в памяти балерина.

Вдруг тополиная пушинка, мечущаяся в воздухе посреди комнаты, немного увеличилась в размерах и превратилась в прелестную женскую головку. Волосы у женщины были рыжими, зеленые глаза бессовестными, а голос, как у Инессы:.

— Вася удивительный! Закружу, защекочу!

Татьяна бросилась ловить русалку, как комара, ладонью, но та увернулась, отлетела в сторону, промолвила еще раз «Закружу, защекочу!» и стала маленькой пушинкой. Пушинки перемешались. Где какая, было не различить. Балерина замерла в отчаянии, но через секунду нашла спасение:

— Я остаюсь в Москве! Меня не проведешь!

Глава VI. НЕИСТОВСТВО

При поступлении в медицинский институт абитуриентам предлагалось сдать устные экзамены по химии и физике в пределах курса средней школы, написать сочинение и держать устный экзамен по русской и советской литературе.

Знания оценивались по пятибалльной системе. Сдача всех четырех предметов на «отлично» приносила 20 очков. Проходной балл был ниже. Год на год не приходился, но обычно абитуриенты, набиравшие 18 очков, выдерживали конкурс и принимались в институт. Кое-кого брали и с 17 очками.

Организационную сторону подготовки к экзаменам Василий решил быстро. Через день у него имелись билеты, программа, учебники, задачники, старые сочинения по литературе и даже шпаргалки, которые переходили от одного поколения учащихся к другому. Жить на время занятий, несмотря на протесты Татьяны, он решил не в комнате тетки, а у родителей. Они поддерживали затею сына с поступлением в медицинский институт, подыскивали репетиторов по физике и химии.

1. Добрая волшебница

Первый раз о Светлане

Помогать Василию готовиться к экзаменам по русскому языку и литературе взялась Светлана. Это была двадцатичетырехлетняя студентка института иностранных языков, впервые появившаяся в доме Иголкиных прошлой осенью. Она давала уроки английского языка младшему брату Василия. Светлана скоро почувствовала, что ее тянет в иголкинскую семью. Привлекала удивительная теплота и доброжелательность к людям, которая, казалось, наполняла заставленные книжными шкафами комнаты. Родители Василия, в свою очередь, привязались к новой знакомой.

Студентка была более чем недурна собой, но очарование этой женщины определяли не столько молодость и красота, сколько внутренний мир, возвышенный и прекрасный. Он открывался в лучистых глазах, искрился в доверчивой улыбке, вырисовывался в гордой осанке и играл в чарующем ритме движений. Неповторимый грудной голос ласкал слух и без всяких препятствий достигал сердца слушателя. В разговоре угадывался острый ум, сильный, живой и немного по-женски пристрастный.

Светлана находилась в крайней нужде. Об этом говорила ветхая, хотя и тщательно выглаженная, одежда. На иждивении у студентки был трехлетний ребенок и больная мать. С мужем Светлана разошлась год назад. Единственным источником существования были студенческая стипендия, мизерная пенсия матери и деньги от частных уроков. Институт студентка хотела закончить во что бы то ни стало. Учиться оставалось два года. Иголкины знали об этом и старались помочь Светлане чем только могли.

— Оля! — говорил отец Василия жене. — У тебя, по-моему, есть совсем новая и лишняя кофточка. Почему бы тебе не предложить ее Свете?

Самое трудное было вручить подарок, но Ольга Васильевна знала, как это сделать так, чтобы Светлана не обиделась и не отказалась. В голодное военное и послевоенное время мать Василия, чтобы хоть немного пополнить семейный бюджет, много занималась частной врачебной практикой. Одета она была примерно так же, как Светлана сегодня. Среди пациентов Ольги Васильевны были дети из интеллигентной еврейской семьи. Однажды, закончив визит, она вышла в прихожую и собиралась переобуться в свою стоптанную уличную обувь. Ее на месте не оказалось. Хозяйка квартиры, Эсфирь Соломоновна, строго сказала:

— Доктор, вы наденете эту обувь. — И показала на пару добротных и почти новых туфель. — Я прикинула, что они подойдут вам по размеру.

— Нет, зачем, у меня есть свои, — запротестовала Ольга Васильевна.

— Врачу нельзя ходить в такой обуви, — возразила Эсфирь Соломоновна с еще большей строгостью. — И не стойте, а надевайте туфли, которые вам предложили. От меня вы уйдете в них!

— Нет, я уйду в своей обуви! — возмутился доктор.

— Вам придется идти босиком, —