Шрифт:
Закладка:
Консул Павел, раненный в самом начале сражения камнем из пращи, в нескольких местах заставил солдат вновь и вновь идти в бой. Но все было бесполезно. Он пал вместе с другими, сраженный вражеским дротиком. Консул Варрон, напротив, благополучно избег смерти. С 50 всадниками он добрался до Венузии
По свидетельству Ливия, было убито 45 тысяч римских пехотинцев и 3 тысячи конников – граждан и союзников почти поровну. В числе убитых были 29 военных трибунов, несколько прежних консулов (среди них Гней Сервилий Гемин и Марк Минуций, бывший в предыдущем году начальником конницы, а несколько лет назад – консулом). Убито было 80 сенаторов и бывших должностных лиц, которые должны были быть включены в сенат. Взято в плен в этом сражении было 3 тысячи пехотинцев и 1500 всадников (вскоре к ним прибавилось еще несколько тысяч, захваченных после сдачи римских лагерей). Карфагеняне потеряли в этой битве только 8 тысяч человек (две трети из них были галлы).
Все, окружавшие победителя-Ганнибала, поздравляли его и советовали после такого сражения уделить остаток дня и следующую ночь отдыху для себя самого и усталых солдат; один только Магарбал, начальник конницы, считал, что мешкать так нельзя. «Пойми, – сказал он, – что это сражение значит: через пять дней ты будешь пировать на Капитолии. Следуй дальше, я с конницей поскачу вперед, пусть римляне узнают, что ты пришел, раньше, чем услышат, что ты идешь». Ганнибалу эта мысль показалась излишне заманчивой, но и чересчур великой, чтобы он сразу смог ее охватить умом. Он ответил, что хвалит рвение Магарбала, но чтобы взвесить все, нужно время. «Да, конечно, – сказал Магарбал, – не все дают боги одному человеку: побеждать, Ганнибал, ты умеешь, а воспользоваться победой не умеешь». Все уверены, пишет далее Ливий, что это однодневное промедление спасло Рим и всю Римскую державу.
14) Римляне после поражения
Среди бежавших в соседний с Каннами город Канузий было четыре военных трибуна: из первого легиона – Фабий Максим, чей отец в прошлом году был диктатором; из второго – Луций Публиций Бибул и Публий Корнелий Сципион (сын консула Публия Сципиона), из третьего – Аппий Клавдий Пульхр, бывший недавно эдилом; с общего согласия главное командование над остатками римского войска было вручено ему и Публию Сципиону, хотя последнему едва исполнилось 19 лет. Они в узком кругу совещались о положении дел, и там Публий Фурий Фил, сын бывшего консула, заявил: напрасно они еще на что-то надеются: положение государства отчаянное, плачевное; некоторые знатные юноши – главный у них Марк Цецилий Метелл, поглядывают на море, на корабли, намереваясь покинуть Италию и убежать к какому-нибудь царю. Этот новый – сверх стольких бед – жестокий удар, своей чудовищностью потряс присутствовавших. Все оцепенели, потом стали говорить, что нужно по этому поводу созвать совет, но юноша Сципион заявил, что в такой беде надо действовать, а не совещаться; пусть сейчас же вооружатся и идут с ним те, кто хочет спасти государство, ведь поистине вражеский лагерь там, где вынашивают такие замыслы. В сопровождении нескольких человек он отправился к Метеллу и застал у него собрание юношей, о которых и было донесено. Выхватив меч и размахивая им над головами совещавшихся, Сципион воскликнул: «По велению души моей я клянусь, что не брошу в беде государство народа римского и не потерплю, чтобы бросил его другой римский гражданин. Если я умышленно лгу, пусть Юпитер Всеблагой Величайший погубит злой гибелью меня, мой дом, мое семейство, мое состояние. Я требую, Марк Цецилий, чтобы ты и все, кто присутствует здесь, поклялись этой же клятвой; на того, кто не поклянется, подъят мой меч». Все, перепуганные не меньше, чем если бы видели перед собой победоносного Ганнибала, поклялись и сами себя отдали под стражу Сципиону.
Аппий и Сципион, узнав, что второй консул цел и невредим, немедленно послали к нему сообщить, сколько с ними пехоты и конницы, и спросить, привести ли солдат в Венузию или оставаться в Канузии. Варрон сам привел войско в Канузий, оно уже имело некое подобие консульского и, если не в открытом поле, то в городских стенах могло обороняться.
Весть о страшном поражении вскоре достигла Рима и погрузила его в траур, потому что во всем городе не было такой семьи, в которой не оплакивали бы убитого или пленного. Все ждали, что Ганнибал вот-вот явится с победоносным войском под стены Рима. По распоряжению сената был назначен диктатор – Марк Юний Пера, бывший консул (в 230 г. до Р.Х.) и цензор (в 225 г. до Р.Х.). Начальником конницы стал Тиберий Семпроний Гракх. Был объявлен набор: в солдаты брали юношей, начиная от семнадцати лет, а некоторых и моложе. Составлено было четыре легиона и отряд всадников в тысячу человек. От союзников и латинов потребовали воинов в соответствии с договором. Велели заготовить разное оружие; забрали из храмов и портиков выставленные там доспехи, снятые когда-то с врагов. Граждан не хватало, и необходимость заставила прибегнуть к неслыханному виду набора: восемь тысяч молодых сильных рабов расспрошены были поодиночке, хотят ли они быть солдатами – их выкупили и вооружили на государственный счет. Таких солдат предпочли, хотя можно было выкупить пленных, и это обошлось бы дешевле.
Что касается пленных, то когда их привели к Ганнибалу, он отделил союзников и отпустил их, напутствуя ласковыми словами и без выкупа, как делал и раньше. Римским пленным он предоставил возможность выкупиться – коннику за пятьсот серебряных денариев, пехотинцу – за триста, рабу – за сто. Для решения этого вопроса пленники отправили в Рим к сенату десятерых выбранных ими посланцев. Однако их мольбы были отвергнуты. Большинство сенаторов имело родственников среди пленных, но исстари в Риме косо глядели на попавших в плен. Испугались и выкупной суммы: нельзя было оставить казну пустой, ведь много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты. Не хотели и обогащать Ганнибала, по слухам, в деньгах весьма нуждавшегося. С рыданиями и жалобами родственники проводили посланцев до городских ворот. Все римские пленники были проданы Ганнибалом в рабство. Большинство из них умерло в неволе, лишь некоторым, много лет спустя, удалось вернуться на родину.
Насколько каннское поражение было тяжелей предыдущих, видно хотя бы
